Это был беспокойный и отчетливо-реалистичный сон. Я шла по дороге домой, все вокруг было резким и серо-черно-белым. И только темно-фиолетовая гроза, молнии и смерч водоворотом красок бушевали в небе, срывая с деревьев серые листья.
Окда, давайте ради уменьшения моих мучений придумаем вразумительный синоним слову "кожа". И, да, не паримся, проходим мимо - это когда хочется флудить, одновременно мысленно пиная окружающие стенки.
Название: Живой огонь Автор:Nebiru Фандом: нема, эка невидаль оридж Рейтинг: R Жанр: омегаверс, романс, hurt/comfort Размер: миди/макси Саммари:Я ненавидел это. Я ненавидел свою природу. Я ненавидел это проклятое высшее сословие. Я ненавидел себя за то, что я омега. Но я должен был проиграть ради того, чтобы продолжить войну. Статус: в процессе, 4/6
Глава 4- Северяне? Ты уверен? Бесчестные мрази, чем их не устроил мирный договор? Как можно было опуститься до такой низости? - Генри, не кипятись, - голос Олдвена звучал устало, я не мог видеть его лица за закрытой дверцей кареты, но мне казалось, что альфа стоит, чуть сгорбившись и облокотившись бедром на специальную ступеньку, предназначенную облегчить карабканье в салон некоторым хрупким омегам, - Я разделяю твой гнев, но даже ты должен понимать, что договор - это всего лишь бумага. Она отразила намерение правящей верхушки закончить кровопролитие, но для обычных людей, потерявших в результате войны дома и семьи, это слишком мало. Именно поэтому их шайка настаивала, чтобы Его Величество отдал во владение Севера восточные земли. По сути, это было сумасшествием. Они действовали сами по себе. Я знал их вождя, Алвара. Прекрасный полководец, но после заключения мирного договора он просто исчез. Вероятно, уже тогда планировал похищение. Вот значит как. Я оказался разменной монетой в политических играх безумцев. От досады мне захотелось рубануть кулаком по ближайшей твердой поверхности, но вот незадача - с того момента, как Олдвен донес мое полубессознательное тело до кареты, я не чувствовал в себе ни толики сил. Я честно пытался выдержать переход по лесу, из-за обилия дождей превратившегося в болото, но полчаса спустя чуть не рухнул лицом в вязкую жижу из грязи и мха. Благо, Олдвен успел меня подхватить. Дальнейший путь я продолжал перекинутый через его плечо. Я не стал возражать против столь неласкового обращения, альфа хоть и двигался по лесу гораздо уверенней, определенно испытывал сложности из-за дополнительной ноши. - И, что, мы спустим это им с рук? - Хэйл не желал успокаиваться. Кутаясь в теплый плащ, который Олдвен заставил меня надеть, когда мы добрались до ожидающих нас на дороге запряженных экипажей, я вслушивался в его взволнованные шаги и давил накатывающую волнами горечь. Чем провинился перед северянами Вебер Льюис, чьи знания о войне, наверняка, не превышали планки столь часто произносимых в светских кругах слов «да где-то там, на севере»? Это было нечестно, отвратительно, омега ничем не заслуживал подобной судьбы. Но изменить что-либо было уже поздно. Сколько альфы не искали, даже его тела не смогли найти. У Вебера Льюиса не будет должных похорон. А у меня в воспоминаниях по-прежнему, словно назло, отчетливо стояли его мертвые глаза. - Генри, прошу тебя, не стоит даже в мыслях развязывать очередную войну. Я не готов еще десять лет провести на границе. Официальную жалобу мы уже послали, пусть думают, как приструнить собственных людей. Но если мы продолжим этот замкнутый круг из обоюдной ненависти, пострадать могут уже твои дети, - слова Олдвена звучали разумно, но вынудили меня сжать зубы. Несправедливо, слишком несправедливо. И пусть наши похитители были мертвы, кто ответит за загубленную жизнь омеги? Эти мысли сводили меня с ума, но я мог лишь сопеть простуженным носом и давить подступающие слезы. - Ты прав, прости, вспылил. Как подумаю, что могло случиться с Энтони, просто не в силах побороть злость. А он ведь беременный, представляешь, и сказать мне не успел до того, как все произошло. Остается надеяться, что с ребенком будет все в порядке, все же возраст немолодой уже… - тяжело вздохнул Хэйл. - Все обойдется. У тебя чудесный муж. Не забудь послать весточку, что скажет врач, как доберетесь до дома. Альфа что-то пробормотал в ответ, я расслышал удаляющиеся шаги, и в следующую секунду дверца кареты распахнулась, впуская в салон Олдвена. Он закинул внутрь свои ножны, совершенно не заботясь о том, что те упали мимо сиденья, крикнул кучеру трогаться с места и уселся рядом со мной. Я не ожидал, что он прижмет меня к своему боку, да еще и зароется носом в мои грязные прядки волос на макушке - и как ему не было противно? - но не стал его отталкивать. На это у меня не было ни сил, ни желания. Стыдно было признать, но рядом с Олдвеном я ощутил себя в безопасности. Тело расслабилось по своей воле, и совсем скоро я провалился в спокойный сон. Я не помню точно, что пил и ел в пути. Выныривая из омута сновидений, я послушно принимал из рук Олдвена наполненные фляги и какие-то крохи еды. Я глотал, не запоминая вкуса, и снова проваливался в уютную бездну дремоты. Олдвен не беспокоил меня лишний раз, только подставлял свое плечо, заменявшее мне подушку, и я, ни о чем не думая, зарывался в него щекой. Карета неслась гораздо быстрее той клети, в которой нас перевозили, поэтому, хоть мне и показалось, что прошла вечность, совсем скоро мы добрались домой. Дом. Олдвен разбудил меня поглаживанием по голове, я встрепенулся, сбросив его руку прочь и оглянувшись по сторонам. Несмотря на покрывавший меня слой грязи, чувствовал я себя чуток лучше, поэтому выбрался из кареты сам. Имение Олдвена встретило нас тишиной и покоем, пожухлой листвой под ногами и перечеркивающей всю эту мирную картину взволнованной вереницей тут же окруживших меня слуг. Пожилые омеги охали и причитали, потянув меня навстречу приветливо раскрытой парадной двери. С замиранием сердца я переступил порог и еле подавил набежавшее вдруг желание расплакаться. Мне казалось, я достаточно слез пролил, будучи в плену. Но заботливые прикосновения и рой обеспокоенных вопросов от омег, которые совершенно точно меня не любили, поскольку я сам ежедневно доставал их своими глупыми капризами, окутывали меня странной теплой волной. Я позволил им помочь мне раздеться и довести до ванны, даже смыть с себя проклятый слой грязи. Все равно вряд ли я бы сумел самостоятельно как следует отмыть слипшиеся волосы. Меня закутали в чистые полотенца, сопроводили до спальни, помогли одеться, принесли плед и оставили дымиться на столе чай и до ужаса вкусный бульон. Когда я, наконец, остался в одиночестве, я упал на подушки и вытер самовольно побежавшую по щекам влагу. За окошком потихоньку разливался ночной мрак, я задул лампу и зарылся под одеяла. Но задремать не получилось - сон, будто издеваясь надо мной, ускользал. Ветки под натужный вой ветра скреблись в окна, заставляя меня то и дело поддаваться дрожи. Раньше меня не беспокоила темнота, но я поймал себя на том, что представляю, будто дверь спальни сейчас распахнется, и внутрь ворвутся безжалостные северяне. Когда я накрутил себя до такого состояния, что мне послышалось голодное рычание неведомого зверя, я подхватил со стула тонкий полупрозрачный халат, спускавшийся до пола, накинул его поверх пижамы и направился вниз. Дом был окутан мраком, но в основной гостиной еще догорал камин. Я тихо спустился по лестнице навстречу слабому свету. Сквозняки тут же попытались пробраться под одежду, заныли босые ступни - настил из ковров совсем не спасал от назойливого холода. Я не ожидал обнаружить Олдвена сидящим вразвалку в одном из кресел, поэтому замер на месте, неуверенно переминаясь с ноги на ногу. Альфа полулежал с закрытыми глазами, откинув голову на спинку и устроив ноги поверх низкого стола, на котором обычно прислуга сервировала вечерний чай. Расстегнутая на груди белая рубашка, домашние брюки, расслабленная поза, отсутствие излюбленных мечей - все говорило о том, что Олдвен по приезду тоже поспешил искупаться и каким-то образом умудрился заснуть в гостиной. Но возвращаться назад и снова дергаться из-за каждого шороха я не желал, поэтому осторожно прокрался к свободному креслу и забрался в него с ногами, подтянув колени к груди. В гостиной, несмотря на еще тлеющий камин, было холодно, но присутствие альфы по какой-то неясной причине быстро выместило липучий страх. Не знаю, сколько я так просидел. Наверно, все же задремал, потому что в следующий раз я распахнул глаза, когда Олдвен позвал меня по имени. Он сидел на корточках рядом с моим креслом, сложив руки на подлокотник и устроив на них подбородок, и с любопытством разглядывал мое заспанное лицо. Я отвернулся, дернув плечом. Мне было неуютно под столь пристальным вниманием, но просить Олдвена уйти я не решился. Остаться одному означало снова столкнуться с глупым воображением, рисовавшим жуткие картины. - Не спится? - догадался альфа, без спросу ухватил мою ладонь, спокойно обнимавшую колено, и тут же поднялся, с беспокойством оглядывая мою сжавшуюся фигурку, - Да ты же замерз совсем. Пойдем. - Что? Куда? - мужчина потянул меня за руку, заставив соскочить с кресла, и я, пребывая в растерянности, не зная, то ли возмущаться неожиданному прикосновению, то ли сдаться, потому что пальцы Олдвена были до одури теплыми, последовал за ним. Замелькали ступеньки, залитые темнотой коридоры, я невольно озирался, хоть и мало что разглядел, доселе ни разу не исследовав эту часть дома. - Куда же еще, ко мне, - улыбнулся альфа, словно предложил мне просто покататься на лошадях, а не провести ночь в его покоях. Я еще больше похолодел от страха, вздрогнул, уперся, будто маленький ребенок, ступнями в ковер, тут же собравшийся складками, отказываясь идти дальше. - Олдвен, извращенец, ты спятил! Отпусти! Никуда я с тобой не пойду! - я отчаянно сопротивлялся, чувствуя себя так, словно меня вели на гильотину. В сознании вспыхнули свежие воспоминания о наваливающихся на Вебера Льюиса альфах, о его подрагивающем, измучанном теле, и мне пришлось прикусить губу, чтобы напомнить себе о том, что все уже закончилось. Я был дома. Олдвен послушно остановился, но руки моей не выпустил. - Закари, ты хочешь остаться один? - нотки серьезности в голосе альфы меня чуть успокоили, и я застыл посреди коридора и кусачих сквозняков, стыдливо опустив голову. Я не мог открыто признать, что не хочу сейчас быть один, но это означало, что придется поддаться Олдвену и заглянуть с ним в его логово, где со мной могло произойти все, что угодно. Умом я осознавал, что думал о глупостях - ежели Олдвен с самого начала не позарился на мое беззащитное тело, то вряд ли стал бы делать это сейчас, но иррациональный страх и нежелание показаться слабаком не могли заглушить глупое волнение. Альфа принял мое молчание за согласие и подтолкнул меня идти дальше. Мы остановились у невзрачной двери на третьем этаже, которую Олдвен открыл и пропустил меня вперед. Я нерешительно переступил порог. В камине приветливо трещали поленья. На каминной полке мерцали украшенные драгоценными металлами две объемные шкатулки. У большого окна примостилась широкая кровать, застеленная теплыми одеялами и укрытая пледом, но на этом скромное убранство комнаты и заканчивалось. Книжные полки пустовали, поверхность установленного в углу стола была девственно чистой, лишь расстеленные под ногами ковры, да постель, говорили о том, что в комнате кто-то живет. Правда, прищурившись, я заметил приставленные к одной из стен ножны. Значит, Олдвен и правда обитал посреди этой пустоты. Мои собственные покои уже давно были завалены грудой бесполезных побрякушек. Книги, украшения, предметы одежды, измятые пергаменты, на которые я часто выписывал из литературы понравившиеся слова и выражения, сувениры и поделки, продававшиеся на столичных рынках. Ко мне даже частенько захаживали с кухни местные коты - против этих чудесных мурлычущих созданий я ничего против не имел. Они были такими же свободолюбивыми созданиями как я, и, как и меня, Бог не наделил их достаточной силой, чтобы долго и счастливо выживать в одиночку. Животные мне нравились. В них не было ни капли лжи. Даже если они хитрили, стремясь завлечь добычу в свои сети, они делали это, чтобы выжить, а не из глупой прихоти. Олдвен закрыл за нами дверь и кивнул мне, чтобы я забирался в постель, на что я ответил ему полыхающим возмущением взглядом и нервно закутался в совсем не защищавший от холода халат. В комнате альфы было гораздо теплее, нежели у меня или в гостиной, но я все еще не мог согреться. Я потер продрогшие пальцы и внезапно вспомнил, что так и не надел назад обручальное кольцо. Отправляясь на проклятый омежий слет, я специально снял его, оставив среди других украшений. Это должно было стать моей маленькой местью за то, что мне пришлось бы провести целый вечер в компании недоумков. Отсутствие обручального кольца на пальце говорило о крайнем неуважении к мужу. А теперь вот мне вдруг захотелось нацепить его назад. Я не знал всех подробностей плана по нашему спасению, но все же Олдвен не отказался от меня и не бросил, не поступил так же безжалостно, как лорд Льюис со своим законным супругом. - Ложись, не дури, я возьму второе одеяло, - успокоил меня альфа, и я, подавив грызший меня страх и появившееся невесть откуда смущение, быстро забрался на постель, оккупировав две просторные подушки и тут же укутавшись во все, что только можно было. Стало гораздо теплее. Олдвен еще в задумчивости походил по комнате, потом вышел в соседнюю дверь, действительно принес с собой второе одеяло и, видимо, не желая беспокоить меня, устроился с другого края кровати, не принимая никаких попыток подобраться ко мне ближе. Засыпать в компании другого человека было крайне непривычно. Омега-папа часто оставался со мной на ночь, но после того, как его не стало, я всегда был один. Размеренное дыхание альфы убаюкивало меня, само его присутствие добавляло уверенности в завтрашнем дне, отгоняло неприятные воспоминания. Тени в углах вели себя послушно, ветер за окном, казалось, стал завывать намного тише. Я сам не заметил, как поддался непривычной уютной атмосфере и крепко уснул. Утро встретило меня солнечными зайчиками, юркавшими по лицу. Я лениво потянулся, потом, вспомнив, где нахожусь, тут же сел на постели, однако волновался я напрасно. Олдвена в комнате не наблюдалось. Зато я был укрыт вторым одеялом, и от досады я с силой вцепился в мягкую ткань и заскрипел зубами. Как я докатился до того, чтобы показать свою слабость перед альфой? Это просто не укладывалось в голове. В утреннем свете ночные страхи казались далекими и смехотворными, но вычеркнуть предыдущий вечер из истории я уже не мог. Я планировал вернуться в свои комнаты, но любопытный взгляд задержался на сверкающих золотом и изумрудами шкатулках. Поскольку Олдвен не спешил осенить меня своим присутствием, я подхватил одну из них с каминной полки, устроился удобнее на постели и осторожно распахнул красивую крышку. И тут же фыркнул - внутри лежали уже знакомые мне медали. Правда, я никогда не стремился рассмотреть их вблизи, поэтому сейчас без зазрения совести вывернул содержимое шкатулки на одеяло и, устроившись поперек кровати, принялся раскладывать медальки неровными рядами. От звездочек и квадратов, кружков и треугольников, резных орнаментов, фигурок хищных животных, украшенных едва видимыми выгравированными надписями, зарябило в глазах. Золото, серебро, медь, драгоценные камни, сталь, даже железо - из чего только не была сделана это вычурная коллекция наград за храбрость. Странно было думать о том, что эти игрушечные побрякушки являлись подтверждением тому, что альфа прошел через немалое количество кровопролитных сражений. Хотя в том, что Олдвен умел биться не на жизнь, а насмерть я уже успел убедиться. В пылу боя он двигался так быстро, что я не мог за ним уследить. Если вспомнил черта, всегда будь готов к тому, что черт появится на пороге. Вот и Олдвен, неожиданно вернувшийся в комнату, мог лицезреть, какое живописное поле из медалей теперь украшало его кровать. Нет, ну омега-папа конечно рассказывал, что лезть в чужое личное пространство, а уж тем более копаться среди чужих вещей, являлось недостойным поведением, но он никогда не говорил о том, что перебороть собственное любопытство практически невозможно. Впрочем, Олдвен совершенно не разозлился. Мне даже пришла на ум рассеянная мысль, а злился ли он когда-нибудь вообще? Ну, исключая историю с треклятыми мечами, но и тогда, несмотря на всю серьезность, он почти не показывал эмоций. Альфа спокойно пересек комнату и сел на край постели, цепляя одну из медалей рукой. Ею оказался овал из золота, в центре которого было отчеканено озеро, испещренное глыбами льда. Олдвен покрутил медаль между пальцев, улыбнулся мне и тихо проговорил: - Битва за озеро Сейт. Северяне вынудили нас отступить с берегов, где мы разбили лагерь, внезапной атакой. Когда мы поняли, что нас загоняют на лед, который вот-вот провалится, было уже поздно. Тогда я был простым рядовым. Мне повезло прорваться сквозь строй врагов, поэтому я не утонул и смог вытащить из воды нескольких людей. Кстати, одним из них оказался Генри. С тех пор мы дружим, но после этой битвы Генри совсем скоро понял, что карьера воина - не его удел. Он вернулся в столицу и встретился с Энтони, - Олдвен кинул медаль в шкатулку и поднял уже знакомую мне серебряную ель - те две медали, что он подцепил на мою кофту на балу, где мы впервые встретились, я все же отдал ему после свадьбы, - Бой за северные лесные угодья. Северяне знали эти места, как свои пять пальцев, и расставили немало ловушек. Немногие офицеры смогли провести свои отряды сквозь леса, обезвредить ловушки и при этом не погибнуть от постоянных набегов. Мне удалось, за что мне жаловали звание майора. Понятия не имею, почему я заслушался Олдвена и не убежал к себе в комнаты. Его короткие истории походили на сказки, и я принялся выуживать из кучи медалек самые необычные по форме. Альфа так спокойно рассказывал про свои победы и поражения, словно сам не участвовал в них, и мое воображение рисовало заснеженные леса и горы, бравые ряды воинов, закованные в доспехи, таинственные ледяные пещеры и гроты с притаившимися в них опасными хищниками. Но когда я протянул Олдвену единственную медальку в форме меча, сделанную из простой меди, он вдруг осекся, замолчал и долго водил пальцем по невзрачному лезвию. - Битва за Торелл, северный оплот, цепочку сторожевых башен, - наконец, произнес альфа, - Нас теснили. Кто-то должен был любым способом пробраться за стену и устроить диверсию, если мы хотели одержать победу. Эта была миссия для смертников. Нашлось несколько добровольцев, готовых отдать свои жизни. Их повел мой старший брат, на тот момент он был выше меня по рангу, и я не мог ему запретить. Конечно же, он не вернулся. В память о нем мне остался лишь его меч. Я использую его как парный, хотя обычно меч для не ведущей руки делают чуть легче и короче, потому что он предназначен для защиты и молниеносных выпадов. Я стыдливо притих, разглядывая помрачневшего Олдвена. Я даже не знал о том, что у него был брат. И теперь стало ясно, отчего он так дорожит своими мечами, а я ведь еще посмел вышвырнуть их тогда из кареты. На секунду я пожалел, что невольно заставил его вспомнить прошлое. Боль, которую я испытал, потеряв омегу-папу, была несравнимой с чем-либо - должно быть, Олдвен прошел через нечто подобное. Я ринулся сгребать оставшиеся медальки в кучу и складывать их в шкатулку. На сегодня с меня было достаточно печальных историй. Альфа встряхнул головой, помог мне собрать непослушные медали, зацепившиеся креплениями за ткань одеяла, закрыл шкатулку и поставил ее обратно на каминную полку. Потом улыбнулся мне и позвал вниз, сообщив о том, что завтрак уже накрыли на стол. Я с облегчением покинул его комнату, заглянул к себе, чтобы привести в порядок волосы и переодеться в более теплую одежду, отмахнулся от тут же насевших на меня взволнованных слуг и спустился вниз. Олдвен уже сидел за столом, склонившись над кружкой с горячим чаем. За окном дул ветер, но погода не была настолько мерзкой, чтобы просто так пропустить излюбленную конную прогулку - альфа редко появлялся за завтраком, предпочитая мне компанию своего драгоценного серого жеребца. На протяжении всего завтрака мы незаметно играли с Олдвеном в гляделки. Он был спокоен как удав, а я не понимал, чем меня так привлекает его расслабленная поза. Я хмурился, ковыряясь прибором в наполненной тарелке - возможно, его присутствие помогало мне не возвращаться к мыслям о плене, но я бы раньше помер, чем открыто признал это. После еды я переместился с книгой в гостиную, и десять минут спустя заметил, что Олдвен, зарывшись в пергаменты, занял наблюдательную позицию в противоположном от меня кресле. Однако я не успел вспылить и сообщить ему о том, что не нуждался в няньках. В гостиную вошел управляющий, сжимая в руках запечатанный конверт. - Еще один бал, к тому же сегодня, - с досадой пробормотал Олдвен, швырнув торжественную бумагу поверх своих свитков, - Добрые соседи, хоть постеснялись бы приглашение посылать. - Я хочу поехать, - тут же выпалил я, не задумываясь. Мне захотелось окунуться в привычную атмосферу празднества, красивых одежд и долгих танцев. Казалось, если я вольюсь в родную стихию, то все встанет на свои места, вернется в колею, и я вновь почувствую в себе силы возвыситься над остальными и возобновить свою тонкую игру. Я буквально видел себя гордо скользящим по украшенной зале, перешептывающихся за спиной омег и горящие возмущением взгляды альф, жалующихся друг другу на то, что я вышел сухим из воды из такой опасной переделки. - Закари, ты уверен? - отозвался Олдвен, внимательно вглядываясь в мое лицо, - Я не против поехать, но, честно говоря, думаю, что это не лучший для тебя вариант. - А ты не решай за меня! - взбеленился я, кинул книгу на столик и отправился наверх искать подходящий бальный костюм. Обычно я испытывал радость и предвкушение, копаясь среди дорогого тряпья, что занимало мои обширные шкафы, но сейчас я ощущал лишь раздражение. Примерив пару нарядов, я послал все к черту и вытащил свой любимый красный костюм. Он сел на меня идеально, но, рассматривая себя в зеркале, я остро почувствовал, что что-то было не так. Только когда я надел обручальное кольцо на палец, я немного успокоился, поглаживая контуры сплетающихся тел ястреба и змеи. Олдвен не стал мне препятствовать. Распорядился, чтобы подали карету, приоделся сам и два часа спустя уже ждал меня у распахнутой дверцы. Я не торопился залезть в салон. Карета хоть и была совершенно другой, но сам ее вид напоминал мне о моей последней неудачной поездке. Поскольку почти весь обратный путь до дома я провалялся в забытье, сейчас мне предстояло уговорить себя, что ничего страшного в предстоящей дороге не предвидится, тем более что я был не один. Хорошо, что Олдвен меня не подгонял, терпеливо стоял рядом, пока я все же не решился забраться внутрь. Я не собирался покоряться своим страхам, но все равно непроизвольно дергался, когда карета замирала или снаружи доносился посторонний шум. Олдвен еще раз предложил мне вернуться домой, но я шикнул на него и приказал заткнуться. Мы добрались до одного из соседских поместий без каких-либо инцидентов. Возбужденные голоса и топот ног, ржание коней, ругань кучеров - знакомые звуки окружили меня, повергая в странное вязкое болото, в котором я не мог сделать ни шага. Обычно я смело выпрыгивал навстречу этому хаосу. Сейчас я рассеянно сжимал пальцы, скрытые перчатками, и лишь протянутая рука Олдвена помогла мне очнуться от этого неестественного состояния. Я ухватился за его ладонь и выбрался наружу. Все было не так, как я себе представлял. Я не ввалился в зал, гордо распрямив плечи. Я не улыбнулся гостям надменной улыбкой. Я не поприветствовал хозяев торжества ехидными словами. Я вошел в зал, позорно прячась за спиной Олдвена, потому что в каждом встречном лице альфы мне внезапно стали чудиться похотливые морды северян. Пока я в беспокойстве оглядывался, Олдвен успел поблагодарить соседей за приглашение и отвести меня к столам с питьем, где тут же налил мне воды. Мы долго простояли там, пока я не унял внезапно участившееся дыхание. Иногда к нам подходили альфы с супругами выразить почтение Олдвену и в недоумении отступали прочь, когда вместо вороха колких выражений я встречал их абсолютной тишиной. Я знал, что тем самым рисую в их сознании картинку наконец-то сломленного наглеца, но ничего не мог с собой поделать. Я едва сдерживался, чтобы не уйти прочь из зала. Когда загремела музыка, Олдвен потянул меня в толпу танцующих. Он вообще всячески старался меня отвлечь, то бессмысленным разговором, то протянутой на тарелке закуской, то неспешной прогулкой вдоль накрытых столов. А теперь вот мы танцевали, и я от досады чуть не заревел, когда понял, что уже в шестой раз наступил на ногу альфе. Олдвен был прав. Ни один омега из похищенных не присутствовал на балу, даже Энтони. Нужно было остаться дома, я совершенно оказался не готов к выходу в свет. Чувствовал себя дрожащим от страха зверьком и надеялся, что немногие это заметят. Совсем скоро омеги злорадно зашептались за спиной, но не это стало самым худшим из того, что случилось со мной в этот вечер. Музыка ненадолго стихла. Олдвен заботливо - за что я уже начинал его ненавидеть, но при этом был благодарен по самое некуда - наполнил мне бокал водой и загородил меня своей статной фигурой от сборища глупо хихикавших омег. Я вслушивался в спокойные нотки его голоса и даже был согласен покинуть бал, как только представится возможность, когда вдруг в зал, поправляя ниспадающий плащ, вальяжно прошествовал лорд Льюис. Я ощутил, как дрогнули руки, хватка на бокале разжалась, и лишь чудом Олдвен успел его подхватить и поставить обратно на стол. Льюис был облачен в черное, вел себя сдержанно и мягко улыбался гостям, которые подходили к нему выразить искренние соболезнования. Молодые, незамужние омеги тоскливо вздыхали, строили глазки бедному милорду, втайне мечтая, чтобы он обратил на них внимание и, думая о том, как смогут окружить его своей заботой, если только милорд Льюис им позволит. А милорд Льюис, заправлявший отвратительным фарсом, печально кивал, встречался с ними взглядами, явно оценивая новых претендентов на звание будущего супруга. Я почувствовал, как что-то во мне неизбежно ломается. Злость и отвращение пересиливали страх. Одно лишь слово, росчерк пера этого мерзкого альфы навсегда решил судьбу ни в чем неповинного омеги. Льюис даже собственного ребенка не пощадил. Я рванулся вперед, но Олдвен поспешно ухватил меня за запястье. Я не знал, откуда во мне родились эти слова. Я в отчаянье посмотрел на мужчину, одними глазами умоляя его отпустить мою руку. - Пожалуйста, иначе я никогда-никогда себе не прощу, - я впервые просил альфу о чем-то. Олдвен тяжело вздохнул, но что-то в моем взгляде заставило его разжать пальцы и даже улыбнуться мне вслед. Мое сердце пропустило удар, но я не мог сейчас тратить время на размышления о том, каким необычным альфой оказался Олдвен. В эту секунду я был искренне благодарен ему - за спасение, за поддержку, за понимание, но впереди передо мной возвышалась фигура ненавистного Льюиса, и ярость быстро стерла все посторонние мысли. Я подхватил со стола чей-то наполненный бокал с вином. Собравшая вокруг Льюиса кучка разодетых омег и альф закрывала к нему все подступы, но мне было не привыкать пробираться сквозь толпу. Я за секунду растолкал всех плечами, проигнорировав возмущенные возгласы. Бледное лицо с тонкими губами и холодным взглядом оказалось прямо передо мной, и я резко опрокинул вино прямо в эту мерзопакостную морду. Гости в ужасе шарахнулись от нас в стороны - увидеть подобную сцену посреди бала было редкостью. Бывало, что альфы вызывали друг друга на дуэли за нанесенное оскорбление или сердце омеги, но, стремясь избежать позора, знатные господа устраивали свои разборки вдали от светских вечеров. Да, один раз я и на Олдвена выливал вино, но альфа был моим законным супругом, и такой поступок в окончательном итоге списали на обычные семейные склоки. Лорд Льюис не был моим законным супругом, но мне было плевать, в каком свете воспримут сие оскорбление окружавшие нас люди. Льюис глупо стоял, чуть разведя в стороны руки и глядя на то, как вино капало с его подбородка на расстегнутую на груди дорогую рубашку. Я понимал, что загубленная рубашка - слишком малая цена за его ублюдочный поступок, но это было единственным, что я мог сделать. Будь я альфой и умей я драться на мечах, я бы нашел причину вызвать его на дуэль и тогда навсегда бы лишил этого подонка его гребаного мужского достоинства. Чтобы больше ни один омега не пострадал от рук этого проклятого мерзавца. - Ах ты, маленький сучонок… - недоумение Льюиса быстро превращалось в злобу, но я резко его прервал, швырнув бокал на мраморный пол. Звон разбитого хрусталя заполнил замершую залу. На нас с удивлением таращились и обомлевшие слуги и взбудораженные гости, и в этой оглушительной тишине я отчетливо произнес: - А ты убийца. Льюис открывал и закрывал рот, будто рыба, выброшенная на берег. Его лицо скривилось в гримасе ненависти, он покраснел, схватил меня за грудки, но я не сделал ни шагу назад и не отвел обвиняющего взгляда. Я знал, что это правда. Я видел собственными глазами, что сотворила эта правда с бедным Вебером Льюисом. Я помнил каждый его болезненный стон, каждый его всхлип, каждую бесстыдную позу, в которую сгибали его беззащитное тело. Я до одури хотел, чтобы этот поганый альфа передо мной испытал все на собственной шкуре. - Докажи это, безмозглая омежья тварь, - зашипел Льюис, встряхнув меня за ворот рубашки, - Ну же, что молчишь, нечего сказать? Я до боли прикусил губу. Мне действительно было нечего сказать. У меня не было никаких доказательств, кроме собственных воспоминаний. По словам Олдвена, которые я слышал еще на пути домой, Льюис, хоть и не принимал активного участия в организации спасения, все же оказал минимальную поддержку. Но все пятнадцать лордов получали отдельные, пусть и одинаковые послания, и отвечал ли кто-то из них на эти требования самостоятельно, не посоветовавшись с другими лордами, уже невозможно было узнать. Льюис выйдет - нет, уже вышел - сухим из воды. Я почувствовал, как сзади меня за пояс обнимает рука. Льюис пытался встряхнуть меня еще раз, но Олдвен резко и с силой его оттолкнул. Альфы смерили друг друга презрительными взглядами, и Льюис, сжав зубы и чуть отступив, принялся приводить себя в порядок. Какой-то тупой омега даже протянул ему салфетку, чем заслужил фальшивую улыбку. К моему горлу медленно, но верно подступала тошнота. - Я прошу прощения за отвратительную выходку, - Олдвен решительно прервал напряженный шепот, поползший по рядам гостей, - К сожалению, мой супруг еще не оправился от недавно случившегося несчастья. Было ошибкой так скоро появиться на балу, поэтому мы сейчас же вынуждены вас покинуть. Лорд Льюис, вы же разумный человек, смею надеяться, что вы… не в обиде? Щека Льюиса дернулась. Он с явным усердием заставил себя сдержаться, но его полыхавший гневом взгляд ни в какое сравнение не шел с тем холодом, что сверкнул в глазах Олдвена. Я вмиг поверил, что такой альфа мог возглавлять целую армию, бесстрашно вести ее навстречу смерти и безжалостно убивать врагов, не жалея никого. Льюис порядочно струхнул, сообразив, что тягаться с Олдвеном ему не по зубам. Даже у меня мурашки поползли по спине, чего уж говорить об этом подлом выродке. - Конечно… нет, милорд Олдвен. Я все понимаю, мальчик через многое прошел, - пробормотал альфа, сделав вид, что вконец озаботился испорченной одеждой. Инцидент был исчерпан. Омеги окружили Льюиса, предлагая ему свою помощь. Альфы собирались кучками, чтобы обсудить произошедшее, а я вдруг пошатнулся и понял, что все последние силы ушли на эту молчаливую борьбу взглядов, в которой я так ничего и не доказал. Впрочем, я ведь знал, что ничего не смогу доказать. Я сделал это для того, чтобы Льюис навсегда запомнил, что он - бездушная мразь и что на свете есть тот, кто в курсе его поступка. Если он думал, что впереди его ждет спокойная жизнь, то он очень сильно ошибался. Я еле переставлял ноги, позволяя Олдвену поддерживать меня всю дорогу до кареты. Злость уходила, оставляя после себя дикую слабость. Я вымотался, я устал. В груди поселилась странная пустота, которую ничто не смогло прогнать - я даже не заметил, как мы добрались до дома, и что всю дорогу Олдвен прижимал меня к себе и гладил по плечу. Я не различал вкуса еды, послушно жевал то, что слуги ставили перед моим носом, покорно позволил себя переодеть и долго не отвечал на вопросы Олдвена, когда мы перед сном устроились в гостиной. Я очнулся, лишь когда альфа неожиданно щелкнул меня по носу. За окнами гостиной было уже темно. Я сидел в кресле, укутанный пледом, обнимал себя за колени, а Олдвен зачем-то устроился у моих ног прямо на полу. Он выглядел хмурым и задумчивым, ерошил свои пепельные прядки волос, рассматривал меня так пристально, что я даже немного смутился. Что во мне было такого любопытного? Избегая его взгляда, я уставился на пламя в камине. Вечер мало чем отличался от вчерашнего, но что-то внутри меня отчаянно вопило, что все было не так. - Закари, - позвал меня альфа, но я не обернулся к нему, продолжив следить за языками танцующего огня, - Я тут подумал… как ты смотришь на то, чтобы отправиться на зиму в мой фамильный замок? Там довольно уютно, только вот от столицы до него несколько дней пути. Если грянут рьяные метели, то раньше весны мы сюда не вернемся. В общем, на балы ты вряд ли попадешь, тем более что приглашения туда будут приходить с опозданием. Балы? Я чуть не скривился. Да плевал я на них. Смотреть на рожу Льюиса и воркующих вокруг него пустоголовых омег было выше моих сил. Забавно, что раньше я не мог представить своей жизни без светских развлечений, а сейчас не горел желанием даже просто порыться в обширном гардеробе, чтобы выбрать красивый наряд. Похоже, Олдвен верно рассудил - мне нужно было отвлечься. Но поможет ли в этом новое место? Хотя были ли у меня другие варианты? Я дал согласие, слабо кивнув головой. Ночь я так и провел в гостиной, отказавшись подняться наверх. Олдвен не оставил меня, невзирая на то, что сам почти не сомкнул глаз. Поправлял на моих плечах плед, приносил горячий чай и под утро отдал ворох распоряжений слугам, ринувшимся готовить наш отъезд. Я не стал брать с собой много поклажи - пара рубашек и брюк, теплая одежда, перчатки, вязаный шарф и удобные сапоги едва ли заполнили тот пузатый мешок, что слуги приготовили для моих вещей. Украшения и любимый кулон омеги-папы я убрал в ящик стола. Сейчас я чувствовал себя настолько потерянным, что теплые воспоминания нагоняли тоску. Мы выехали в то же утро, но лишь после того, как Олдвен заставил меня наполнить желудок завтраком. Еда меня не привлекала, но настойчивость альфы быстро сломила мое сопротивление. В карете я задремал - бессонная ночь давала о себе знать. Меж тем погода менялась. Ветер крепчал, принося с собой морозную свежесть. Зима была уже на подходе, температура воздуха падала, и я бы не удивился, если бы на следующее утро смог лицезреть выпавший снег. Путешествие до замка, занявшее у нас несколько дней, удачно отвлекало меня от назойливых мыслей. Дорога постоянно менялась, петляла, то уходила в глухой лес, то выныривала на холмы и поля, посреди которых ютились уютные деревеньки. Днем мы часто останавливались перекусить в трактирах, и я в любопытстве оглядывался на простой рабочий народ, весело подмигивающий мне из-за соседних столиков. Однако дерзкие альфы не спешили подобраться ко мне ближе - статная фигура Олдвена, возвышавшаяся рядом со мной, наличие мечей на его поясе и наша дорогая одежда отбивали охоту даже у самых ярых смельчаков. Кучер гнал лошадей так, что к наступлению ночи мы неизменно оказывались рядом с постоялым двором. Сперва я не понимал, почему Олдвен не афишировал нашими именами и предпочитал заплатить за ночлег двойную цену, в то время как мы могли спокойно снять комнату за сущие гроши, ведь эти земли издревле находились во владениях его рода. Но, присмотревшись к тому, как вежливо и приветливо он разговаривал с простолюдинами, будь то омеги или же альфы, которые сразу расплывались в улыбке и торопились выбрать для нас комнату посветлее, я тут же оценил по достоинству его подход. Комнату действительно нам подбирали самую уютную, протопленную, с кроватью, застеленной чистыми простынями, а на завтрак не скупились приносить свежеиспеченный хлеб. Альфа умел разговаривать с людьми. Я бы так никогда не смог. Спать мне приходилось рядом с Олдвеном, и нам не всегда удавалось выпросить второе одеяло. Я не настаивал на отдельной комнате, слишком непривычной была окружающая обстановка, да и мучавшие меня беспокойные сны продолжали бесчинствовать в моем сознании. А проклятый Олдвен снова проявлял чудеса деликатности. Спал, не раздеваясь, поверх постельного белья и успокаивающе гладил меня по голове, если я вдруг просыпался посреди ночи от кошмара. Скрывая полыхавшие от стыда щеки, я бурчал что-то невнятное, переворачивался на другой бок и старался провалиться обратно в забытье. Фамильный замок Олдвена, расположившийся на горном возвышении, оказался настоящим творением искусства. Наверно, даже королевский замок, вокруг которого когда-то давно выросла нынешняя столица, ни в какое сравнение с этим великолепием не шел. Высокие каменные стены, к которым полукругом прилегал хвойный лес, соединяли опасные бастионы. Шпили внутренних башен взвивались под облака. С высоты птичьего полета на путников скалились искусно сделанные, устрашающие своим видом драконы и хищные птицы. На центральной башне и вовсе был выложен белой кладкой раскинувший крылья гордый ястреб. К главным воротам вела лишь одна дорога, по которой медленно катилась наша миниатюрная карета, и я вдруг понял, каким доселе маленьким и ущербным на самом деле был мой безопасный мирок - родительский замок не занимал и половины того пространства, что поглотило под собой это величественное строение. Нас уже ждали, слуги почтительно кланялись, а двое пожилых дворецких-альф ненавязчиво обступили Олдвена, давая знать, что желают обсудить несколько животрепещущих вопросов. Видимо, Олдвен догадался послать вперед нашего приезда гонца. Альфа виновато на меня обернулся, но я пожал плечами и позволил ему заняться неотложным делом, а сам последовал за подозвавшим меня омегой в летах. Внутреннее убранство замка поражало так же сильно, как и внешнее. Я подолгу замирал у старинных канделябров, позолоченных гобеленов, необычных статуй, рассматривал мраморную мозаику под ногами и заморские ковры. Больше всего меня удивило то, что замок содержался в идеальной чистоте - по крайне мере, какое бы жилое помещение мы не посетили, мне на глаза не попалась ни одна пылинка. Омега, которого звали Шоном и который, как я понял с его слов, был супругом одного из дворецких, устроил мне настоящую экскурсию по замку. Я еле запомнил дорогу в мои новые покои, а также в гостиную и столовую, в которых нам с Олдвеном предстояло обитать. После сытного обеда Олдвен показал мне библиотеку и до вечера я зарылся в книги. Замок и неназойливая прислуга были мне по душе, и я не собирался врать самому себе - здесь, вдали от имения и столицы, мне было гораздо спокойнее - вскоре кошмары отступили, но все же я чувствовал, что чего-то не хватало. Даже роскошная кровать под алым балдахином, расшитым золотом, и расстеленные у жаркого камина шкуры быстро мне надоели. По вечерам Олдвен то болтал без умолка, пытаясь меня растормошить, то хмурился, делая долгие паузы, но я все равно отвечал неохотно и впадал в непонятную мне самому тишину. Я никак не мог ответить себе на простой вопрос. Кем же я был? Раньше я бы гордо вскинул голову и заявил бы, что я лорд Закари Риген, омега, бросающий вызов всем светским устоям. Но что теперь? Моя фамилия изменилась, на поверку я оказался обыкновенным омегой, заигравшимся в несуществующую войну, и я понятия не имел, что мне делать дальше. Я не хотел становиться примерным мужем и рожать Олдвену детишек, я не хотел больше посещать эти лицемерные празднества и балы, но и сидеть вот так взаперти четырех стен я не хотел тоже. Я не видел выхода. - Ты не против? - задумавшись, я не расслышал, о чем меня спросил Олдвен, но согласно кивнул. На его губах расцвела улыбка, и я насторожился, однако переспрашивать не стал. Вряд ли это было чем-то важным, может, альфа согласовывал со мной выбор блюд на следующий ужин. О том, что я ошибся, я узнал лишь две недели спустя, с возмущением наблюдая из окна за тем, как кружился первый снег и за тем, как лорд Генри Хэйл помогал Энтони выбраться из кареты. Олдвен и вереница слуг встречали их внизу, а мне оставалось лишь прижаться лбом к холодному стеклу и в раздражении зарычать. Вот только скептической физиономии Хэйла мне не хватало за обедом, а чертов Энтони, всегда проявлявший чудеса проницательности, наверняка полезет в душу. Мне было несколько неуютно от мысли, что Энтони окажется рядом. Именно потому, что омега был там, со мной, в плену, и даже если ему посчастливилось не видеть того, что видел я, это вовсе не означало, что он ничего не слышал и не сообразил. Я не хотел выглядеть перед ним слабаком, неспособным забыть одно досадное воспоминание. А тот факт, что я тогда ревел на его коленях, и вовсе не мог себе простить. За обедом я собирался поприветствовать гостей в своем старом невежественном амплуа, но как только в поле зрения попал Энтони, все ехидные слова застряли комом в горле. Энтони выглядел хорошо, улыбался и будто светился изнутри, но я все еще помнил его изможденное лицо, морщинки, собравшиеся у уголков глаз, и его голос, больше походивший на шелест, уговаривавший меня выпить хоть немного воды. Проклиная все на свете, я тихо пожелал доброго дня усталым путникам и спокойно сел за стол, игнорируя едва заметную улыбку довольного Олдвена. Генри Хэйл застыл и вытаращился на меня, словно увидел привидение - Энтони даже пришлось положить руку на его плечо. Они ответили на приветствие, но я чувствовал, что омеге хватило лишь одного быстрого взгляда, чтобы прочесть меня, как открытую книгу. Я был уверен в том, что Энтони сразу понял, что я не в порядке, поэтому после обеда я поспешил укрыться в библиотеке - мне отчаянно не хотелось стать объектом чужого внимания. Я просто-напросто желал забыть произошедший кошмар. Из моего укрытия ближе к ужину меня выдернул чертов Олдвен, ухватил меня за руку и клятвенно пообещал мне дать испробовать такой глинтвейн, что я в жизни не пил. Я нисколечко не соблазнился горячим напитком, но не ожидал такого напора, из-за чего растерялся и выдумать причину, по которой мог бы отказаться от силком навязанного мне общества, не успел. Пришлось пройти в гостиную, залитую лишь светом от горящего камина, и послушно упасть в свободное кресло. Энтони улыбнулся мне, и я быстро отвел в сторону глаза. Кажется, эти трое сговорились. Олдвен и Генри Хэйл все больше увлекались бредовым разговором, а вскоре и вовсе дружно покинули гостиную, заявив, что отправляются в оружейную посмотреть на какие-то старые прадедовские стилеты. Энтони совершенно не удивился их неожиданному исчезновению, продолжал пить глинтвейн и рассматривал меня из-под прикрытых ресниц. Я поежился, не зная, куда себя деть. Бегство казалось слишком трусливым поступком. Гостиную охватила тишина. - Такие манипуляторы, правда? - тепло улыбнулся Энтони, поглаживая распущенные прядки волос, - Глупые альфы. Всегда боятся поговорить открыто и сваливают все на омег. Я промолчал, хоть и был частично согласен со словами Хэйла. Альфы любили манипулировать людьми и при этом не имели собственных мозгов, правда, в последнее время я допускал мысль о том, что исключения из правил на свете все же бывали. Поведение Олдвена по большей части никак не вписывалось в составленную мною еще в детстве картину - я не мог этого отрицать. Но разговаривать об этом с Энтони казалось мне странным. - Закари, посмотри на меня, - попросил Энтони, и я нехотя встретился с ним глазами, потому что не в моих привычках было ускользать, когда мне так открыто бросали вызов, но Энтони лишь покачал головой и продолжил, - Я хотел поблагодарить тебя. Знаешь, пока мы были в плену, и я пытался поддерживать остальных омег, я совсем позабыл о себе. Генри часто укоряет меня в том, что я слишком добрый. Я старался думать о других, рассуждая так, что я достаточно пожил на свете, что у меня двое сыновей и что, ежели я не смогу выносить ребенка, то в конечном итоге я это переживу. Энтони ненадолго затих, погрузившись в воспоминания, а я почувствовал, как у меня дрожат губы, а спина покрывается липким потом. Энтони благодарил меня, но за что? За ту дурацкую сцену с хлебом, когда я заявил всем, что он беременный? Какая глупость. Вот если бы я был сильнее, если бы я смог вырваться из плена, если бы смог спасти Льюиса, если бы я… Дыхание сбилось с ритма, я вцепился ногтями в подлокотники кресла, чувствуя, как в груди пульсирует рвущаяся наружу, так долго сдерживаемая боль. Слишком много этих «если». - Если бы не те твои слова, после которых я стал есть этот мерзкий хлеб наравне с другими, возможно, я потерял бы свое дитя. Врач сказал, что все обошлось, но я был на грани выкидыша. Ты спас моего ребенка, Закари, и, вполне возможно, и меня… и Генри, - Энтони ласково поглаживал свой, чуть увеличившийся с того момента, как я видел его в последний раз, живот. - Я? Спас жизнь? Что за отвратительный бред? - я сам не заметил, что произнес эти слова вслух, злость рвалась из меня наружу, и я подался вперед, срываясь на исполненный ярости и безысходности крик, - Что за чушь? Я… да я полное ничтожество! Я дерьмо, которое не заслуживает того, чтобы сидеть здесь и пить этот вонючий глинтвейн. Я гребаный трус, который мог лишь… лишь смотреть! Я всхлипнул. Мне было уже все равно, что Энтони увидит мою истерику. Я больше не мог держать это в себе. Слезы застилали глаза, я соскользнул с кресла, упал на колени, но омега тут же оказался рядом и прижал к себе. А меня словно прорвало, я не мог остановить надрывные всхлипы, не мог взять себя в руки, не мог прогнать снова вспыхнувшие перед глазами ужасные картинки. - Тише, Закари, все позади. Расскажи мне все, поделись со мной, незачем в одиночку нести такую ношу, - шептал Энтони, гладил меня по спине, пока я заливал его ажурный жакет слезами. Наверно, омега-папа, будь он жив, точно так же сейчас сидел бы со мной, успокаивал, не жалея собственного времени. Молчать и дальше было выше моих сил. Я что-то хрипло говорил Энтони, сбиваясь на каждом слове, задыхался и начинал с начала, рассеянно повторял одни и те же фразы, забывал, на чем приостанавливал повествование. Я рассказал не только о плене и о несчастном Вебере Льюисе. Я вспомнил детство, и как одиноко мне было, и как страшно, когда пришла первая течка, и как тошно стало от осознания, что отец желал быстрее спихнуть меня на руки этим безмозглым альфам. Я говорил и говорил и говорил и никак не мог остановиться. Я не запомнил, сколько это продолжалось, но в какой-то момент я выдохся, опустил голову на колени Энтони и закрыл глаза. Олдвен нес меня на руках до кровати. Я проваливался в сон, ощущая, как теплая ладонь убирала непослушные прядки с моего лица, как чужие пальцы ласково скользили по щеке. От этих незначительных прикосновений мое сердце пропускало удары. Наверно, в тот момент я был так слаб и настолько нуждался в тепле чужого тела, что сдался бы и позволил альфе сделать со мной буквально все, что тому бы пришло на ум. Но Лайл Олдвен лишь поцеловал меня в лоб и держал за руку, пока я окончательно не уснул. Следующее утро встретило меня вихрившимися за окном снежинками. Я долго не двигался с места, наблюдая за их неспешным танцем. Странно, но внутри меня царило полное спокойствие, словно прошлым вечером я выжал из себя эмоций на несколько лет вперед. Нет, я по-прежнему не знал, чего мне ждать от будущего и к чему теперь стремиться, но меня это не волновало. Уверенность в том, что рано или поздно я найду ответ, пустила корни где-то глубоко в душе. Я неторопливо оделся и спустился к завтраку, где Энтони поприветствовал меня улыбкой и ринулся перекладывать в мою тарелку горы еды. Через неделю лорд Хэйл выразил желание отправиться домой. Погода портилась, предвещая морозные месяцы и глубокие сугробы, и было бы досадно, если бы Хэйлу и Энтони пришлось провести зиму вдали от детей. Я не желал признаваться себе в том, что мне немного грустно расставаться с Энтони, ведь всю прошедшую неделю он не отходил от меня ни на шаг. Рассказывал смешные истории из своей жизни, вытаскивал на прогулки по красивым тропинкам в предместьях замка, делился впечатлениями от интересных книг. Большую часть времени я, конечно, молчал, но омегу это совсем не смущало. У меня никогда не было друзей, да и Энтони был гораздо старше меня, да и назвать наше странное общение дружбой я бы не решился, но чувствовал, что, если впредь мне понадобится помощь, то я смогу на него положиться. Это крайне необычное ощущение заставляло меня испытывать неловкость и окутывало коконом нестерпимого тепла. Перед самым отъездом Энтони притянул меня в крепкие объятия, и мы простояли так несколько минут, пока лорд Хэйл, прощавшийся с Олдвеном, не махнул рукой омеге поторапливаться. Энтони поправил чуть сползший с моей шеи шарф, потрепал меня по прядкам волос и широко улыбнулся. - Увидимся, Закари, - омега уже шагнул к карете, когда вдруг словно что-то вспомнил и повернулся ко мне обратно, - Ах, да, чуть не забыл сказать. Тебе очень повезло с Лайлом, Закари. Не бойся его просить о чем-либо, он разумный альфа и не откажет тебе. Я не сообразил, что ответить. Энтони забрался в салон, следом за ним исчез лорд Хэйл, вежливо кинув мне на прощание, и карета тронулась с места, а вскоре и вовсе скрылась за высокими каменными стенами, опоясывающими замок. Олдвен предложил мне прогуляться перед обедом, и я молчаливо побрел вслед за альфой, слушая, как хрустит под ногами тонкий слой выпавшего за ночь снега. Слова Энтони все звучали в голове, подбавляя в рассеянную вереницу мыслей еще пущей сумятицы. Просить Олдвена, но о чем? Я ведь по-прежнему ни в чем не нуждался. Каждый день был обут, согрет и сыто накормлен. Я остановился так резко, что вынудил Олдвена взволнованно ухватиться за мои плечи и заозираться по сторонам. То, что столь внезапно пришло мне в голову, самому мне казалось сущим бредом, от которого альфа отмахнется, не задумавшись ни на секунду. Но Энтони так уверенно произносил терзавшие меня сейчас слова, что я готов был рискнуть. - Олдвен, - нерешительно начал я, но, поймав внимательный взгляд альфы, тут же выдохнул скороговоркой, - Я хочу научиться владеть мечом. Альфа в удивлении отступил на шаг. Я прикусил губу, отводя глаза. Что же, верно, не стоило и пытаться. В конце концов, где это видано, чтобы светский омега носил на поясе настоящее оружие? Что-то до боли кольнуло в груди, я в поражении опустил плечи, но Олдвен вдруг поймал меня за подбородок и заставил выпрямиться, оценивающе скользнув взглядом по моей фигуре. - Вечером заглянем в оружейную, найти для тебя подходящий меч будет непросто, - пробормотал альфа, - Но не беда, в крайнем случае попросим кузнеца. Однако предупреждаю сразу, Закари, поблажек можешь не ждать. Я научу тебя, но только если увижу, что ты действительно этого хочешь. Я не мог поверить своим ушам. Он согласился? Олдвен согласился! Я пораженно смотрел вслед направившемуся к замку мужчине. Радость и доселе незнакомое мне чувство счастья заполняли меня изнутри. Шагая вслед за Олдвеном, я не мог сдержать улыбки. Я даже ударил себя по щекам, но проклятые уголки губ все никак не хотели опускаться вниз. Я улыбался. Искренне. И впервые за очень-очень долгое время.
Название: Живой огонь Автор:Nebiru Фандом: нема, эка невидаль оридж Рейтинг: R Жанр: омегаверс, романс, hurt/comfort Размер: миди/макси Саммари:Я ненавидел это. Я ненавидел свою природу. Я ненавидел это проклятое высшее сословие. Я ненавидел себя за то, что я омега. Но я должен был проиграть ради того, чтобы продолжить войну. Статус: в процессе, 3/6
Глава 3 В преддверии зимы молчание Олдвена сводило меня с ума. Приглашения на балы стали приходить гораздо реже - дороги постоянно размывало настырными дождями. Лес, укрывающий особняк, красиво запылал огненными и желтыми красками. По вечерам слуги теперь растапливали камины по всему дому, но холодные сквозняки все равно заставляли меня одеваться теплее и в раздражении кутаться в теплую шаль. Книгам не удавалось разогнать мою скуку, хотя библиотека Олдвена оказалась довольно объемной. Впрочем, большинство литературы, пылившейся на длинных рядах высоких полок, было посвящено военной тематике. Старинные руководства по военной стратегии и тактике, пособия по фехтованию и мастерству владения мечом, древняя история войн королевства - это, пожалуй, была настоящая сокровищница для любого знатного офицера. Я искренне сочувствовал Олдвену. Чтобы дослужиться до звания главнокомандующего армии, скорее всего, ему пришлось проштудировать все это полчище заумных изданий. Но лично мне из найденного калейдоскопа чересчур серьезных книг оказались интересны лишь несколько экземпляров, повествующих о том, с чего лучше начать обучение владению мечом. Убедившись, что за мной никто не наблюдает, я украдкой вынес парочку книг из библиотеки и запрятал их среди своей коллекции глупых омежьих романов. Обычно я отдавал предпочтение более серьезной литературе, но время от времени не мог устоять перед желанием пофыркать над исполненными идиотизмом баснями о пылкой любви. Любви между альфой и омегой совершенно точно не существовало. Единственная любовь, в которую я готов был поверить - это любовь омеги к своему ребенку. И хотя сам я презирал тупоголовых отпрысков мерзкой знати, забыть о том, какой заботой окружал меня омега-папа, я не мог. Если бы я позволил себе забыть, то окончательно увяз бы в горечи, оставленной равнодушным отношением отца. С тех пор как я покинул дом, он ни разу не писал мне, даже из вежливости. Пару раз я встречал его на балах, но отец обходил меня стороной, а я вовсе не собирался унижаться перед этим слабохарактерным пьянчугой. Я не сомневался в том, что теперь он сполна наслаждается полученной свободой. Наверняка, напивается до поросячьего визга, оставляя свое заплывшее жиром тело на попечение безразличной прислуги. Тем не менее, в зимнюю пору даже отец был подвержен приступам скуки и часто искал моего общества, пусть и для того, чтобы прочитать очередную нотацию. Олдвен же не избегал меня, но его молчание вскоре стало меня не на шутку задевать. Я понимал, что в сложившейся ситуации виноват сам, но исправить что-либо уже не мог. И то, что с того дня я даже старался не бросать случайных взглядов на треклятые мечи, едва ли мне помогло. Олдвен тратил все свои улыбки на прислугу, но при виде меня уголки его губ неизменно ползли вниз, однако ругать меня, подобно отцу, он явно не собирался. Меня раздражала эта напряженная тишина, и раздражал тот факт, что меня это вообще заботило. Да, я сглупил, но отчего, вместо того, чтобы оставить все как есть, я упорно думал о том, как было бы здорово, если бы Олдвен вновь стал болтать за ужином без умолку? Выходило, что я злился одновременно и на Олдвена и на себя, и эти назойливые мысли выматывали меня не на шутку. Конечно, я еще не опустился до того, чтобы вымаливать у провидения шанс что-нибудь изменить, но если бы такая возможность представилась, скорее всего, я бы ее не упустил. Наверно именно поэтому когда Олдвен после ужина преградил мне путь на лестнице и пихнул в руки слегка влажный желтый конверт, я сдержался и ничего не съязвил по поводу его затянувшегося молчания. Альфа в ожидании сложил руки на груди, пока я вчитывался в витиеватые строчки очередного приглашения. - Омежий вечер? Серьезно? Я пас, - я едва не прыснул от смеха. Пожалуй, омежий слет был единственным светским мероприятием, которое я никогда не посещал. Альфы нечасто стремились выпустить драгоценных мужей из надежного дома в одиночку, боясь опозориться и осквернить традиции, диктовавшие держать омегу под строгим контролем и защитой. Однако времена не стояли на месте, и несколько десятилетий назад один из омег королевской крови дерзнул организовать званый ужин, на который были приглашены только омеги. Альфе дозволялось сопроводить супруга до ворот королевского имения, но вход внутрь был воспрещен. Омеги встретили новшество с восторгом, и с тех пор некоторые из знатных семей считали своей обязанностью изредка устраивать подобные вечера. Я в них никогда не участвовал - однообразные мерзопакостные сплетни повергали меня в скуку, к тому же выводить из себя омег было гораздо веселее в присутствии их муженьков. - Ходят слухи, что третий сын Его Величества осенит вечер своим присутствием, - Олдвен устало потер лицо и внимательно на меня посмотрел, - В таком случае, не появиться супругу отставного генерала будет… чересчур невежливо. Вот оно. Я до боли прикусил губу, хотя мне очень хотелось послать Олдвена к черту. Но это было моим шансом. Я не сомневался в том, что за несколько часов пребывания среди сборища недалеких омег, у меня может жутко разболеться голова, но я готов был заплатить эту небольшую цену ради того, чтобы вывести Олдвена из столь полюбившегося ему обета молчания. Но все же прежде стоило заранее обговорить условия. Я не собирался мучить себя за просто так. - Ладно, я поеду, только с одним условием, - Олдвен выгнул бровь, терпеливо дожидаясь моего вердикта, и я не стал оттягивать позорный момент, - Ты перестанешь вести себя так, будто один только взгляд на меня вызывает у тебя то ли брезгливость, то ли мировую скорбь. Кажется, я привел Олдвена в замешательство. Альфа долго на меня смотрел, потом медленно потер переносицу, задумчиво провел пальцем по своему шраму, спускавшемуся с виска на щеку, наконец, встряхнул головой и широко улыбнулся. Я ощутил, как где-то внутри меня проскользнула искорка жара. Нет, это не было смущением, но буквально на секунду я потерялся в собственных ощущениях, словно вдруг все те чувства, что составляли мою опору до этого момента, на мгновение рухнули в пустоту. Да, согласившись ехать, я шел против себя, но в этой искре, настырно нашептывающей мне как можно скорее объяснить Олдвену, что я делаю это вовсе не ради него, было что-то странное. Что-то, чего я отчаянно не понимал. - Хорошо, - альфа кивнул, и я, поднимаясь мимо мужчины по лестнице, поспешил закончить разговор на совершенно иной ноте. - Кстати, Олдвен, ты точно уверен, что мое появление на этом абсурдном вечере посчитают за вежливость? Может, как раз-таки наоборот… - Закари! Только не вздумай… - взвился альфа, но я, звонко рассмеявшись, уже закрывал за собой дверь, ведущую в мои покои. Мне еще предстояло уговорить себя побыть паинькой и воздержаться от броских нарядов. Королевские особы и так нечасто осеняли знать своим присутствием, а, ввиду затяжной войны, Его Величество в последние года и вовсе не принимал участия в светской жизни. Безвылазно сидел на севере, вероятно, в компании Олдвена, военных офицеров и многочисленной армии. На самом деле, я мало что знал о яростно бушевавшей до недавнего времени войне, помимо того, что началась она около двадцати лет назад. Кажется, северяне, недовольные суровой жизнью посреди заледенелых лесов и гор, захотели расширить границы своего королевства и не подумали о том, что никто вовсе и не собирался идти им навстречу. Легкие стычки на границе постепенно переросли в кровопролитные бои, что не облегчало попыток разрешить проблему дипломатическим путем. А когда Его Величеству надоела эта возмутительная катавасия, и он отдал приказ пойти в наступление, внезапно выяснилось, что северяне тоже были не лыком шиты. Заснеженные леса и горы, которыми они всегда были так недовольны, стали их надежными союзниками - открывали перед ними проходимые тропы, помогали мастерить и прятать ловушки, кормили и питали их полезными травами и пугливым зверьем. В то время как нашей армии приходилось долго ждать прибытия благословенных караванов с припасами, северяне успевали отогнать бравых, но до жути замерзших завоевателей обратно на исходные позиции. Как бы то ни было, в результате этой смертельной чехарды, Его Величество носа на балах не показывал, и семья его, смиренно дожидаясь возвращения альфы, приглашения на светские вечера, исходящие даже от самых влиятельных и приближенных к ним семей лордов, следуя его примеру, вежливо отклоняла. Я не раз мечтал узреть собственными глазами, насколько тупыми и недалекими могли оказаться омеги королевской крови, и теперь у меня всерьез появилась такая возможность, но желания ехать, по какой-то странной причине, мне это не прибавило. В назначенный день к окну мерзко липла морось, пока я лениво натягивал темно-красный костюм. Теплая кофта и приталенный фрак более нежного фасона, чем тот, что шили для альф, смотрелись неплохо, но и не отличались особой броскостью. Определенных требований к одежде для омежьих вечеров не существовало - омеги, стремясь покрасоваться друг перед другом, напяливали на себя то, что в другие вечера носить не позволялось. Я неохотно расчесывал ровные прядки волос и подолгу замирал перед зеркалом. Выходить из дома мне претило. Осенние краски нагоняли тоску. Прислуга ненавязчиво поскреблась в двери моих комнат, сообщив о том, что карета уже дожидалась меня у ворот. Подхватив пальто, я неторопливо спустился по лестнице, вышел в большую гостиную и едва не натолкнулся на Олдвена. Альфа сидел в кресле, обложившись какими-то рваными тряпками, и заботливо протирал свои драгоценные мечи. Я чуть не скривился - ну, объясните же мне, зачем самому марать руки, если у тебя в кармане бездонные горы денег и легионы вымуштрованной прислуги? Поймав мой пышущий раздражением взгляд, направленный в сторону беззащитных клинков, Олдвен нахмурился и, кажется, передумал желать мне удачного пути. Просто чуть повернулся в кресле, словно совсем меня не заметил, в очередной раз позволив мне осознать всю глубину и драматизм содеянного мною недавнего греха. Еще секунда, и я бы взвыл от досады, но громкое ржание нетерпеливых лошадей, прилетевшее вместе со сквозняком со стороны прихожей, напомнило мне о том, что, ежели я не хотел опоздать на проклятое мероприятие, то следовало чуточку поторопиться. Спиной я чувствовал направленный на меня пристальный взгляд Олдвена, поэтому гордо вздернул плечи и напоследок громко хлопнул дубовой дверью. Морось неприятно оседала на лице, пока я вышагивал навстречу карете. Влажные камешки и плиты, из которых были выложены красивые дорожки, вели к конюшням, к главным воротам, а также огибали дом. Мелкие лужицы так и норовили промочить дорогие сапоги, а пожухлая листва, мелькавшая среди разноцветных крон деревьев, под порывами ветра дерзила запутаться в моих волосах. Я с облегчением выдохнул, когда все же забрался в салон, и плотнее задернул шторы на оконцах. Путь до нужного имения был неблизкий, а замерзнуть я не хотел. Не хватало еще потом перед Олдвеном расхаживать с заложенным носом. Я редко болел простудой, но, когда тело самовольно сдавалось дурацкой напасти, вид я имел самый что ни на есть отвратительный. Растрепанные волосы, слезящиеся глаза, красные щеки, мокрый нос, тьфу. Закутавшись в пальто, я задремал. Мерное покачивание кареты, шум надежных колес, кучер, бормочущий что-то вздыхающим лошадям, храп стражника, призванного охранять мой покой в дороге, убаюкали меня. Окружающий мир померк, позволяя мне ускользнуть в царство сновидений. Я не запомнил, что мне снилось, но очнулся я резко - на долю секунды мне показалось, что я услышал крик. Я протер заспанные глаза. По крыше кареты сильно барабанил дождь. Похоже, пока я дремал, с неба полил ярый ливень. Я замер, прислушиваясь. Непонятное волнение проскользнуло по позвоночнику. Несмотря на шум дождя, было слишком тихо. Карета стояла недвижно - не раздавалось даже фырканья лошадей. Это было странно. Если бы мы приехали на место, кучер или стражник уже давно постучали бы по дверце с целью меня разбудить. Я пододвинулся к окошку, намереваясь отдернуть штору и посмотреть, что происходило снаружи. Может, ветер повалил на дорогу бревно, и мои сопровождающие остановили карету, чтобы оттащить его прочь? Такое иногда случалось, хоть и редко. Сильные бури нечасто посещали наши края. То ли дело на севере - зимой каждую ночь бушевали лютые метели, а летом невыносимая жара резко сменялась сезоном опасных гроз. Я так и не успел дотянуться рукой до оконца. Снаружи кто-то резко распахнул дверь, заслонив своей мощной фигурой весь обзор. Осенний холод опалил лицо, когда меня вдруг вытащили за шкирку наружу, зажав рот ладонью, чтобы не кричал. Я не понимал, что происходит и по какому такому праву этот неизвестный мне человек смеет со мной так обращаться. Эта мерзостная ладонь, зажимавшая мне рот, была мокрой от дождя, грубой, мозолистой, покрытой отвратительными ранками и воняла похуже рыбьего жира. Я дернулся, но тут же получил болезненный удар по позвоночнику. Из глаз едва не хлынули слезы, пришлось послушно шагнуть в ту сторону, куда меня толкнул неизвестный альфа. Холодные струи дождя неприятно потекли по лбу и волосам. Небо над головой было почти черным, тучи плотно ластились друг к другу. Шаг, еще… так хотелось стряхнуть с себя проклятые руки, но, когда мы остановились у края кареты, сердце вдруг пропустило удар, и я едва не задохнулся от представшей передо мной картины. Кучер и стражник были мертвы. Неестественно раскинувшиеся тела заливал дождь. Стражник лежал лицом вниз, с вывернутой ногой, из его шеи торчал тяжелый меч. Кровь сливалась с водой, омывала ворох грязных, кудрявых волос, перепачканных в земле. Я почувствовал, как тошнота подступает к горлу, и перевел взгляд на тело кучера. Он так и сидел на своем насесте, не отпустив поводья, но голова неестественно лежала на плече - только дурак мог бы не понять, что ему свернули шею. Тело покорилось дрожи. Осознание того, что происходило вокруг меня, обжигало виски, заставляло губы дрожать. Злость еще пыталась выместить страх, но я слишком хорошо был осведомлен, что происходит с омегами, попавшими в лапы ублюдочных бандитов. Конечно, обычно страдали простолюдины. Знатные господа не скупились нанимать охрану, даже Олдвен на всякий случай приставил ко мне элитного стражника. Только этот простофиля оказался ни на что не годен! А теперь был мертв. Мертв. Это означало, что никто не узнает о том, что со мной случилось, как минимум, до наступления сумерек. Олдвен заволнуется, только когда я не вернусь домой. Если вообще заволнуется. И ведь никто не ждет моего появления на проклятом омежьем вечере - никто не поднимет шорох. Я был обречен. К тому времени как начнут поиски, я вполне мог присоединиться к раскинутым передо мной бездыханным трупам. Но это был меньший из моих страхов. Словно в подтверждение моих мыслей, державший меня альфа вдруг склонился к моей шее, отогнул уже намокший ворот и шумно втянул носом воздух. Я ощутил, как щеки стыдливо наливаются краской. То, что по запаху любой альфа всегда мог определить, помечен ли или является омега еще девственником, было общеизвестным фактом, но в светских кругах такой поступок считался непростительной вульгарностью. Только родители, или за неимением их, сам будущий муж перед церемонией свадьбы имел право убедиться в том, что берет в супруги нетронутого омегу. Однако Олдвен эту процедуру пропустил, заявив, что доверяет мне и моему отцу. И теперь, первый раз в жизни, меня обнюхивал какой-то вонючий альфа. Я брыкнулся, но он, облизнувшись, снова ударил меня - на этот раз по шее. Ладонь, закрывавшая мне рот, убралась, но кричать я уже не мог. Отчаянно пытался ухватить губами воздух. Перед глазами все помутнело, в ушах нарастал гул. Колени подогнулись, сквозь удушье и боль я ощутил, как меня перекидывают через плечо. - Эй, Алвар, глянь сюда, этот нетронутый, ты прикинь, - раздался насмешливый голос, - Да я бы такую куколку в два счета уделал. Может, все-таки, развлечемся, а? - Уймись, сперва дождемся их ответа, - последовал короткий приказ, где-то рядом раздался всплеск воды, и в следующую секунду мою голову больно потянули вверх за волосы, отчего я закашлялся еще больше. Белые прядки, собранные в высокий хвост, мелькнули перед самым носом, и холодный прищур злых, ледяных глаз не обещал мне ничего хорошего. Альфа ударил меня наотмашь по лицу, не жалея сил, и я почувствовал, как сознание окончательно ускользает за неведомую грань. Открывать глаза было страшно. Болела спина. Щека, по которой пришелся удар, саднила. В горле стоял ком. Запах мокрых досок, к которым я прижимался другой щекой, не радовал. Только говорил о том, что то, что случилось, мне вовсе не приснилось. Нужно было не трусить и открыть глаза, но решился я это сделать далеко не сразу. Лишь когда злость на себя пересилила остальные эмоции. Первым, что я увидел, была железная решетка. За ней простирался лес, погруженный в предрассветную пелену. Ливень то ли так и не стихал, то ли начался заново. Было холодно - ничто не мешало ветру и мокрым брызгам залетать в большую повозку. Раньше я видел такие несколько раз, в основном они предназначались для перевоза скота. Крыша над головой защищала от основного потока дождя, а через решетку, установленную вместо одной из стен, кормили и загоняли внутрь животных. Невзирая на боль, я попытался пошевелиться. Одежда еще не высохла, противно налипала на тело. Запястья сдавливали железные кандалы, соединенные толстыми цепями. Я проследил за ними взглядом и от неожиданности даже приподнялся на локтях. Цепи тянулись по всей повозке и оседали кандалами на руках лежащих без сознания омег. Я был не один. - Закари… даже ты попался, Господи, - голос Энтони Хэйла звучал устало и обреченно. Он водил ладонями по своему животу и безучастно вглядывался в ненадежную крышу повозки, через щели которой иногда просачивались капли дождя. Я внимательно присмотрелся к лицам окружавших меня омег. Я знал их всех. Я регулярно обменивался с ними колкостями и ликовал, когда удавалось вывести их муженьков из себя. В эту же секунду я понял. Это не были обычные бандиты. И это не было обычным похищением. Если бы ублюдки хотели запросить выкуп и нажиться на полученных деньгах, им достаточно было выкрасть любую знатную омегу. Тот же Хэйл не поскупился бы вернуть своего драгоценного Энтони, отдал бы любые деньги. Но похищать пятнадцать омег ради баснословных сумм было слишком рискованным делом, а если точнее - безумством. Нет, тут крылось нечто большее. Поборов боль в теле, я отполз прочь от решетки и разместился у стены. Порывы ветра долетали и сюда, но холодных брызг стало значительно меньше. Я старался не поддаваться панике, думал о том, что надо сохранять силы, но умом понимал, что, если в основе нашего похищения лежали не деньги, то, скорее всего, оно затянется. Энтони Хэйл тоже молчал, и я не решился спросить его мнения. Хоть мы никогда открыто не конфликтовали, вряд ли общение со мной, хоть и в такой критической ситуации, было бы ему приятно. Время шло, небо угрюмо светлело, потихоньку омеги приходили в себя. Совсем скоро повозка наводнилась позорным плачем и стонами. Ободряющий голос Энтони едва ли перекрывал этот суматошный вой - омега, покоряясь своему доброму нраву, скакал от одного идиота к другому и пытался успокоить их лживыми заверениями, что все будет в порядке. Я был благодарен ему за то, что он обходил меня стороной. Если бы его рука также заботливо легла на мое плечо, я бы точно не сдержался и высказал всей этой безмозглой ораве рыдающих кретинов, что впереди нас ждало отнюдь не радужное приключение. Однако, несмотря на искренние потуги Энтони, который сам выглядел далеко не лучшим образом, гам не стихал. Когда я уже чуть не сорвался - потому что проклятые омеги мешали мне думать, и их дружный и безнадежный вой совсем не уменьшал притаившегося внутри меня страха - снаружи за решеткой появилась крепкая фигура всадника, и в следующий момент удар толстой дубинки пришелся по прочным железным прутьям. - Эй, крошки, хотите жить - советую вам притихнуть и сидеть, словно мышкам, - альфа, чье лицо было скрыто черной накидкой, защищавшей его от дождя, убрал прочь дубинку и насмешливо вытянул руку, которой щипнул одного из омег, сидевшего у решетки, за бедро. Раздался вскрик, омега отскочил вглубь повозки, и новая порция слез хлынула наружу. Однако шум, наконец-то, стих - омеги не решились перечить бандиту, прижались друг к другу, собравшись вокруг пытавшегося выглядеть уверенным Энтони, и послушно затихли. Я единственный сидел в одиночестве, но никому не было до меня дела. Ком в горле все не проходил, вынуждая меня постоянно сглатывать и тереть шею. Я кутался во влажное пальто и оглядывал кандалы на запястьях - да, без ключа вряд ли удалось бы от них избавиться. В такой момент как никогда ясно любой бы на моем месте осознал, как же были смешны строчки в тех книгах, где главным героям удавалось выбраться с помощью заколки, чудом послужившей отмычкой. Дождь то усиливался, то шел на спад, но повозка не останавливалась ни разу. Ближе к вечеру омеги заныли, что хотят пить и есть, кто-то хныкал, что ему срочно нужно в уборную. Муж лорда Льюиса, беременный омега, и вовсе не мог побороть накатившую истерику и сидел, повторяя как заведенный: «Я потеряю малыша, я потеряю малыша!». Энтони, кажется, выдохнувшись, теперь сидел у стены, позволяя сгрудиться вокруг себя другим омегам, но молчал, лишь изредка выдавливая из себя жалкую улыбку. Однако пока повозка катилась в неизвестном направлении, нас ни разу не удостоили должным вниманием. Мы не получили ни крохи еды и воды, замерзали на осеннем холоде, и лишь на следующее утро нас вывели под покров леса и позволили справить нужду. Все это время за спинами стоял ухмыляющийся надзиратель, повергая омег в пучины стыда. Из-за тяжелых оков на руках мы все равно не могли бы сбежать, так что такое внимание я воспринял как настоящее издевательство. Расстегивая штаны, я ощущал себя мерзким простолюдином - вот уж кто никогда не брезговал справить нужду на природе. Еще день спустя омеги притихли окончательно и даже смирились с тем, что приходилось пить воду из ржавого ведра, что впихнули внутрь повозки, чтобы мы не подохли от обезвоживания. Время от времени вглядываясь в полосу дороги, оставшуюся позади, я иногда ловил на себе взгляд Энтони, и омега опечаленно качал головой. Он тоже понимал, что если нас до сих пор не нашли и не нагнали, значит, погони за нами и вовсе нет. Все карты оказались на руках у бандитов. Я молча скрипел зубами и послушно вливал в себя мерзкую на вкус воду. На следующий вечер нас внезапно выгнали из повозки и повели вглубь леса. Земля была мокрой, мох под ногами хлюпал, сапоги проваливались во влажную почву. Я, как и все, спотыкался о невидимые коряги, пытался хвататься за стволы деревьев, но тяжелые кандалы совсем не упрощали медленного передвижения. Сгрудившиеся вокруг нас альфы подгоняли нас выкриками и дубинками, один из них даже не побрезговал садануть увесистыми ножнами по спине замешкавшегося омеги. Я всегда держал себя в форме, но даже меня такой трехчасовой поход крайне измотал. Но все же под конец я хотя бы держался на ногах, несмотря на взмокшую спину, а вот большинство омег завершили путь едва ли не ползком. Свет от мелькавших впереди факелов выхватил широкую поляну, убогие деревянные сараи, выстроенные среди деревьев, и множество хищно оглядывающих нас фигур. В темноте я не мог различить их лиц, но то, с какой ненавистью они оглядывали нас с головы до пят, меня напрягло. Если бы в их глазах светилось одно лишь вожделение, я бы мог это понять. Но нет. Эти альфы желали сломать нас, увидеть наши муки, эти люди желали мести, крови, смерти. Эта неутолимая, еле сдерживаемая жажда ощущалась в воздухе, заставляла мурашки бежать по спине и отчаянно гадать, что же ждет нас впереди. Как оказалось, впереди нас ждала прогнившая, ветхая дверь одного из просторных сараев. На дощатом полу были разбросаны невзрачные тряпки. Я поморщился - вероятно, этим тряпкам суждено было стать нашим ложем на неопределенный отрезок времени. Над головами болталась на крючке масляная лампа, которая едва ли разгоняла темноту. В углу я заметил ведра, наполненные водой, и с тоской вспомнил, как по вечерам устраивался с книгой в одной из гостиных имения Олдвена и наслаждался горячим чаем, который приносила услужливая прислуга. Кандалы с нас не сняли, грубо затолкали внутрь, швырнули на тряпки, и я поспешил устроиться на отдалении от трясущихся от холода и голода омег. Как ни противно было это осознавать, но сейчас я мало чем отличался от них. Холод заставлял губы дрожать, живот сводило от голода, натертые железом запястья болели, поэтому я не побрезговал накинуть на себя одну из тряпок, сел у стены и подтянул ноги к груди, пытаясь согреться. Чертов Энтони снова, насколько ему позволяли цепи, расхаживал между уставшими омегами, заботливо уговаривал особо недовольных укутаться в грязные тряпки и гладил хныкающих недоумков по голове. Энтони был гораздо старше множества собравшихся здесь омег и, наверно, чувствовал, что несет за них ответственность. Временами он замирал, в волнении прикасался к собственному животу, но никто, помимо меня, кажется, этого не замечал. У Энтони и Генри Хэйла уже было двое подрастающих сыновей-альф, поэтому я весьма сомневался в том, что он решился понести в столь серьезном возрасте, но возможности такой не исключал. Наутро к нам заглянул один из похитителей и, плюнув под ноги, швырнул на доски завязанный лентой мешок. Дверь за ним закрылась с громким хлопком. Энтони еще спал, омеги растерянно переглядывались, но никто не решался подойти, чтобы исследовать нежданный подарок. Я сомневался, что там могло быть что-то ужасное, поэтому встал и под роем чужих взглядов развязал серую ленту. Внутри оказался хлеб. Чуть затвердевший, местами заплесневелый, но эта была первая и, по всей вероятности, единственная еда, на которую можно было надеяться. Такими отбросами на моей памяти не питались даже простолюдины, но я сжал зубы и выбрал себе кусок посвежее. Я хотел выжить, значит, нужно было потерпеть и хоть чем-то насытить организм. Разглядев хлеб в мешке, часть омег тут же ринулась ухватить свою порцию, остальные же остались на месте и брезгливо морщили носы. Я не собирался возиться с этими балбесами, сами роющими себе могилу. Этим занялся Энтони, как только вынырнул из царства снов. Едва сам прожевав кусочек хлеба, он тут же озаботился остальными и даже скормил остаток своей порции беременному омеге лорда Льюиса. Так продолжалось несколько дней. Омеги спали группками, чтобы было теплее. Ежедневно нам приносили в заполненных ведрах воду. Кроме хлеба, наши похитители больше ничего нам не давали. Спустя неделю на Энтони было страшно уже смотреть. Этот проклятый самаритянин раздавал почти всю свою еду, чем несказанно меня бесил. Как в сорок лет можно было оставаться таким наивным и добрым? Окружавшим его омегам было плевать на то, что каждое утро он, сдерживая слезы, щупал свой живот. Они видели только то, что хотели. Сильного, заботливого Энтони, который непременно скрасит их пребывание в этом аду. А то, что Хэйл уже сам еле держался на ногах, предпочитали не замечать. В один из таких вечеров я не сдержался. Меня весь день одолевали далеко не радужные мысли о том, что Олдвен ведь на полном серьезе мог и не прийти за мной, ведь за все время нашего сосуществования я доставлял ему одни лишь хлопоты. Портил его репутацию, наносил удары по его гордости, выставлял его бесхребетным дураком. Он мог оставить меня тут, в плену у неизвестных бандитов, и найти себе другого омегу, который благополучно родил бы ему целый выводок шумных детишек. Ему вовсе необязательно было беспокоиться о моей судьбе. Отцу тоже было наплевать. Я оказался ненужным всему миру. Даже тут, в плену, омеги не смотрели на меня лишний раз. Даже треклятый Энтони проявлял заботу ко всем, но меня упрямо обходил стороной. Мысли об этом удручали. Поэтому когда муженек лорда Вилфорда, пухловатый недоумок, подластился к усталому Хэйлу и выпросил у него оставшийся кусок хлеба, я вспылил. Вскочил на ноги, оттолкнул идиота от Энтони - тот от неожиданности даже застыл на месте - и вырвал тошнотворный кусок буханки из загребущих лап омеги. - Пошел вон, мразь! - прошипел я, кидая хлеб обратно в раскрытые ладони Хэйла, и встретился взглядом с распахнутыми в удивлении глазами всех присутствующих омег, - Слепые придурки, вы, что, не видите, что он беременный?! Да как у вас хватает совести его объедать?! - Закари… - охнул Энтони, но внезапно дверь чуть не слетела с петель, и я ощутил, как чужая ладонь грубо зарывается в мои волосы. Меня рванули назад так резко, что в глазах выступили слезы. Вошедший альфа был одним из тех, кто присутствовал при моем похищении. Омеги взвизгнули и поспешили отпрянуть ближе к стенам. Хэйл стоял на месте и растерянно смотрел на то, как с меня и с еще одного омеги - мужа лорда Льюиса - снимают кандалы. Альфы не церемонились. Отпихнув застывшего Энтони прочь, Алвар - если мне не изменяла память - вытолкал меня наружу. Огонь полыхающих костров слепил глаза. Дождь уже давно кончился, но сырость словно въелась в доски сарая, поэтому вдруг ощутить на щеках жар от бушующего пламени было неприятно. Кожу словно обожгло. Я спотыкался на ровном месте - от недоедания и беспокойного сна сильно кружилась голова, но рука альфы упорно поднимала меня с земли за волосы, заставляя терпеть боль и идти вперед. Поляна была переполнена альфами. В свете яркого огня на их лицах отражалось ничем не скрытое злорадство и торжество. Мечи и кинжалы, искусные луки за их плечами, шрамы на бледной коже, одежда из кожи и мехов - все говорило о том, что эти мужчины не были обычным сбродом. Я не нашел в них ни капли привычного для моего взора изящества и светских манер, и я вдруг понял, кого они мне так отчаянно напоминали. От них разило той же уверенностью и силой, что и от Олдвена, когда тот был серьезен. Однако среди собравшихся на поляне мужчин я не увидел ни одной искренней улыбки. Тем не менее, эти люди были воинами, в этом я больше не сомневался. Альфа выпустил мои слипшиеся от грязи прядки волос, грубо толкнул меня вперед, и я, больно ударившись плечом, приземлился у ножек установленного посреди поляны стула. Алвар сел в него, словно король, кто-то подал ему деревянный кубок с питьем, я ощутил, как он краем сапога неласково пинает меня в бок, давая понять, чтобы я не двигался с места. Я и не собирался вытворять подобной глупости - даже если бы мне чудом удалось сбежать, я совершенно не знал, в какой стороне искать дом и вряд ли бы смог выжить в одиночку посреди дикого леса. - Сегодня мы получили первый ответ, - громко заявил альфа притихшим сообщникам и поднял вверх кубок, - Конечно, он не тот, на который мы надеялись, поэтому я с превеликим удовольствием отдаю вам в игрушки этого омегу. Развлекитесь от души, друзья мои. Я вздрогнул, вскидывая голову, но, как оказалось, все внимание было обращено отнюдь не на меня. Посмеиваясь, альфы вытолкнули на поляну омегу лорда Льюиса. Обнимая свой заметный живот, Вебер Льюис трясся как осиновый лист, затравленно крутясь на месте и умоляя альф сжалиться над ним и не вредить его будущему ребенку. Но, когда с него играючи содрали и так порванный плащ, я не выдержал и отвернулся. - Ох, нет, юный Олдвен, так не пойдет, - раздался насмешливый голос альфы над ухом, в следующий момент меня снова потянули за волосы, заставляя чуть выпрямиться и послушно выгнуть шею, - Я хочу, чтобы ты видел, что будет с тобой, если твой драгоценный муженек и его дружки не уговорят вашего правителя выполнить мои условия. Разуй пошире глаза, омежка, и смотри. Это было настолько ужасно, что я не мог даже зажмуриться. Чувствовал, как хриплое дыхание рвется из горла, глотал собственные слезы и едва не поддавался накатывающей панике. К Веберу Льюису не проявили ни капли жалости, несмотря на его беременность. Ублюдочные альфы раздели его догола, гоняли его, словно дичь, от одного к другому, насмешливо щупая и трогая за самые сокровенные места. Но даже я понимал, что это всего лишь прелюдия. Когда его повалили на землю, когда над ним склонились всей дружной, похотливой толпой, Вебер, пока ему не заткнули рот, рыдал и звал собственного мужа. Мужа, который ни капли его не любил, спокойно трахал за его спиной омег и ни во что его не ставил. Мужа, который, как я понял исходя из окружающих шепотков и заявления Алвара, поспешил в ответ на похищение послать с гонцом весточку, что ему было плевать на судьбу своего омеги. Вебер Льюис скулил и постанывал и через полчаса уже едва ли ворочался под наваливающимися на него альфами. Его помутневшие глаза, безучастно смотревшие в черное небо, к которому взвивались искры от костров, пробирали меня до мозгов костей. Я дрожал, кусая до крови губы, нехотя наблюдал за тем, как альфы кончают в него один за другим, как бьют его, как выворачивают измученное тело в удобные позы. Когда я заметил кровь, меня затошнило. Алвар, все это время державший меня за волосы, скривился и отпустил меня, пока я выплевывал все скудное содержимое желудка на землю. Видимо решив, что с меня достаточно, он отдал знак одному из альф отвести меня обратно. Я не оборачивался, но когда мы проходили мимо притихшего Вебера, мне показалось, что омега был уже мертв. Меня втолкнули в сарай, надели обратно кандалы, и я так и застыл, стоя у входа и глядя в никуда. Я всегда презирал Вебера Льюиса за тупоголовость и глупое восхищение поганым мужем, но я никогда не желал ему смерти. Я никому не желал смерти и подобных страданий. Может быть, окружавшие меня омеги и были безмозглыми идиотами, любящими жить на попечении альф и ни о чем не задумываться, но разве они заслуживали такой участи? А ведь подобное, вполне возможно, ждало и меня. Я слишком насолил Олдвену, я заигрался, забыв о том, что он был вправе решать мою судьбу. Альфе незачем идти на уступки этих ублюдков, он не придет за мной. Не придет. Пронзившая меня мысль заставила колени подогнуться. Я рухнул на пол, чувствуя, как слабость окутывает тело. Кто-то обнимал меня за плечи, гладил по голове, шептал успокаивающие слова. Позорно было всхлипывать в чужих руках, цепляться за чужую одежду, позорно было предстать перед ненавистными омегами такой размазней, но я никак не мог забыть глаз Вебера, из которых, казалось, утекла вся жизнь. Я так и уснул, впервые позволив себе принять помощь от постороннего человека. Энтони Хэйл, обнимавший меня всю ночь, не задавал мне вопросов. Никто так и не решился спросить, куда исчез Вебер Льюис, а я не спешил делиться страшными воспоминаниями. Меня затошнило сразу же, как только я пришел в себя. Я забился в угол, оттолкнув Хэйла, и долго давился собственной слюной. Я чувствовал, как мою спину прожигают испуганные, любопытные взгляды, но у меня не было сил послать ничтожных омег куда подальше. Как только позывы тошноты прошли, я позволил Энтони напоить меня водой, а потом улегся на бок и затих. Я больше не мог ни о чем думать и не желал шевелиться. Аппетит окончательно пропал, и следующие пару дней я упрямо отказывался от хлеба, отодвигая его в сторону Энтони. Мне хотелось исчезнуть, раствориться в окружавшей меня пустоте - быстро и безболезненно. Тело сковала слабость, я послушно проваливался в забытье и не возражал, когда посреди ночи Хэйлу взбредало в голову прижаться ко мне теснее и шептать бессмысленные ободряющие слова. По крыше сарая вновь барабанили дожди. Я тонул в липкой паутине безвременья без надежды выбраться из нее живым. Все закончилось также внезапно, как и началось. Холодный дождь опалил щеки, я часто заморгал, пытаясь распахнуть слипшиеся, воспаленные глаза. Ноги едва меня слушались, но выгонявшим нас наружу альфам было плевать. Омеги дрожали, переглядывались, испуганно вскрикивали, но послушно опускались на колени, следуя команде. Я обессиленно упал на землю, уткнувшись коленями в грязную жижу. Под натиском дождя поляна превратилась в настоящее болото. День клонился к вечеру, но из-за плотного слоя туч темнота быстро окутывала лес, осложняя видимость. Альфы собрались на поляне, возбужденно переговариваясь. Алвар дал им знак разойтись, затем махнул рукой в нашу сторону. Я прищурился, только сейчас разглядев опустившуюся перед ним на одно колено фигуру мужчины. Серый плащ укрывал незваного гостя с головы до пят, но из-за бушующего дождя это не вызывало ни капли удивления. Лицо было скрыто капюшоном. Сердце на секунду екнуло. Если нас выгнали наружу, то, скорее всего, хотели показать гонцу, который наверняка принес весточку от лордов, что мы еще живы. - Как видишь, целы и невредимы. Ну, что, - Алвар повысил лихорадочно звенящий голос, - Говори, каково было решение твоих хозяев? - Их ответ, - мужчина сделал паузу, чуть выпрямился, и я вдруг почувствовал, как отчаянно сбивается дыхание, потому что в один миг узнал этот решительный голос, - Нет. Олдвен откинул капюшон прочь и ринулся вперед так быстро, что я не смог за ним уследить. Звон мечей и свистящих стрел внезапно заполнил окружающее пространство. Мешанина мелькающих тел ожила. Блеск стали, яростное рычание альф, болезненные выкрики, хруст веток и хлюпанье влажной земли - на нас, закованных в кандалы омег, никто не обращал внимания. Я ощутил, как рука Энтони схватила меня за шиворот и заставила прижаться к земле. Я не сопротивлялся, понимал, что так меньше шансов попасть под случайную стрелу. Это продолжалось минут пятнадцать, может, двадцать. Потом бой стал затихать, остатки израненных бандитов устремились скрыться под пологом леса. Впрочем, никто не собирался дать им уйти просто так - группа из десяти элитных королевских стражников - сквозь пелену дождя мне еле удалось разглядеть знакомую форму - устремилась вслед за беглецами. Посреди поляны я наконец-то нашел глазами замершего Олдвена. Альфа стоял, тяжело опираясь на один из мечей, и неотрывно смотрел на раскинувшееся перед ним тело. Я приподнялся на локтях - мертвый Алвар валялся у ног Олдвена. Из его груди, на уровне сердца, торчал второй меч. Звякнули кандалы. Невесть откуда взявшийся лорд Генри Хэйл, одной рукой обнимая рыдающего на его плече Энтони, дрожащими пальцами расстегивал тяжелые цепи. Я рассеянно покрутил головой. Все закончилось. Мы были спасены. И, вопреки моим страхам, Олдвен все же пришел за мной. От этой мысли грудь больно сжало, и я вцепился ладонью в одежду поверх собственного сердца. Он пришел за мной, несмотря на всю ту грязь, в которую я пытался его втоптать. - Закари! - едва я успел подняться на ноги, игнорируя настойчивое головокружение, как оказался в объятиях мужчины. Мне было стыдно, что он видит меня таким. Волосы совсем слиплись от грязи, некогда дорогая одежда свисала с меня рваными лоскутами, комья влажной земли добавляли изюминку, украшая не только штаны, но и мое лицо. Наверняка, я осунулся и похудел. В общем, я выглядел отвратительно, но Олдвена, кажется, это совершенно не волновало. В его руках было тепло и спокойно, и я уже почти расслабился, когда вдруг альфа склонился к моей шее и втянул носом воздух. Я резко оттолкнул его прочь. Нет, меня так и не тронули, альфе было нечего опасаться, но неожиданный поступок Олдвена внезапно напомнил мне, кем на самом деле я был. Я обернулся назад и обвел горьким взглядом поляну. Я был спасен теми самыми альфами, которых так сильно презирал. Я оказался ни на что не годен и ничего не смог сделать для Вебера Льюиса. Я был всего лишь жалким пленником, способным лишь смиренно грызть заплесневелые буханки хлеба в ожидании, когда придет помощь. Я ничего не смог бы противопоставить своим захватчикам, даже не смог бы поднять меч и вонзить его в сердце проклятого Алвара - меня затошнило бы раньше, чем я увидел кровь. Я был полным ничтожеством, заигравшимся в детские капризы. Слабаком, способным лишь кичиться красивым тряпьем и играть словами. - Закари? - убедившись, что никто не покусился на мою девственность, Олдвен снова попытался меня обнять, но я оттолкнул его руку прочь и пошел вперед без его помощи, ловя искусанными губами холодные капли дождя, падающие с неба. Во мне было слишком много горечи и злости, слишком много понимания и страха и усталости и боли, чтобы добавлять в эту какофонию чувств стыд за собственную слабость. Я был полностью сломлен, я больше не мог ничего отрицать. Мой проигрыш был предначертан в ту же секунду, когда я появился на свет. Я был омегой. Жалким, беззащитным, слабым куском дерьма. Я был омегой. Таким же, как и все.
Топая домой с работы вслед за тремя неопрятными мужиками, присосавшимися к сигаретам и дешевым банкам пива, поймала себя на презрительной мысли: "Альфы!"
Название: Живой огонь Автор:Nebiru Фандом: нема, эка невидаль оридж Рейтинг: R Жанр: омегаверс, романс, hurt/comfort Размер: миди/макси Саммари:Я ненавидел это. Я ненавидел свою природу. Я ненавидел это проклятое высшее сословие. Я ненавидел себя за то, что я омега. Но я должен был проиграть ради того, чтобы продолжить войну. Статус: в процессе, 2/6
Я собирался взять реванш. Но прежде стоило отдохнуть. Свадебная суматоха наконец-то закончилась - отгремела скучная церемония, отбыли разочарованные гости, кучер подогнал закрытую карету к воротам поместья, в котором проходило торжество. Усталость давила на плечи, заставляя меня кутаться в теплый шерстяной плащ. На дворе стояла непроглядная ночь, потоки свежего воздуха вызывали зевоту. Я вымотался, но был ужасно доволен - в течение всего празднества не переставал дразнить гостей своим столь неожиданным и удачным браком. Омеги и альфы скрипели зубами, но молчали. Вступить в конфликт с хозяевами торжества в подобный день мог позволить себе только тот, кто не боялся страшного позора. Впрочем, повеселиться на полную катушку мне тоже не удалось. Слишком вызывающее поведение грозило привести к тому, что чертов Олдвен мог бросить меня у алтаря. Вот этого я точно допустить не желал, поэтому, принимая традиционные поздравления, так или иначе, сдерживался - лишь надменно улыбался в ответ. Подарков, надо заметить, надарили немало. Тошнотворная куча разноцветной бумаги, украшавшей корзинки и коробки, раздражала глаза. Но его высочество лорд Олдвен не дал мне выкинуть эти лицемерные подношения в полыхающий камин. Вместо этого отправил меня наверх захватить накидку, пока он улаживал последние документы с моим отцом. Речь шла, конечно же, о наследстве. Мне было плевать, на кого папаша запишет имения, поскольку после свадьбы, как замужний омега, я более ни в чем не нуждался. Понятия «развод», столь часто употребляемого простолюдинами, для высшего сословия просто не существовало. Теперь даже если Олдвен возненавидит меня, он будет вынужден терпеть мое присутствие до конца своей жизни. Ну, что ж, он сам этого хотел, и мне его совсем не жаль. В моей новой жизни, в которую я вот-вот должен был вступить, угнетало лишь одно. Мне придется покинуть уютное домашнее гнездышко и поселиться во владениях новоиспеченного мужа. Это было также неизбежно, как и тот факт, что лорда Закари Ригена больше не существовало. Настал час лорда Закари Олдвена. Новое имя на пробу непривычно перекатывалось на языке, казалось чересчур мягким и податливым, вынуждая меня то и дело фыркать. Оставалось верить в то, что я смогу привыкнуть к новому звучанию и в то, что я смогу обустроиться на новом месте. Я нетерпеливо топал ногой по земле. Насколько я был осведомлен, путь до земель Олдвена предстоял неблизкий. Скорее всего, несколько часов мы точно будем вынуждены трястись в карете, а проклятый альфа все никак не хотел закончить беседу с отцом. Я не позволил себе взбеситься лишь потому, что на протяжении всего дня лорд Олдвен ни разу не посмел помешать мне устраивать маленькие пакости беззащитным гостям. То делал вид, что ничего не замечает, то загадочно улыбался, и лишь изредка сводил произведенный эффект на нет, выхватывая меня из толпы и увлекая в очередной танец. Как я ни старался, я так и не сумел выяснить, зачем альфе понадобилось связать нас брачным союзом. Да, после возвращения со службы светские традиции обязывали его как можно скорее обзавестись пассией, но вовсе необязательно было выбирать омегу на первом же бальном мероприятии. А уж тем более меня. Это ставило меня в тупик и заставляло хмурить брови, но факт оставался фактом - его светлость Лайл Олдвен не сбежал от алтаря, несмотря на то, что я впорхнул в зал в кроваво-красном свадебном одеянии. Он спокойно встретил меня в конце дорожки и его пальцы совершенно не дрогнули, когда мы обменивались кольцами. Более того, если я хоть что-то понимал в альфах, то в его глазах читалось искреннее восхищение. Я снял перчатку и поднес ладонь к лицу. В дрожащем свете факелов, подцепленных к главным воротам на специальные чугунные подставки, видно было плохо, но все же дорогое обручальное кольцо красиво замерцало огненными отблесками. Большинство знатных альф делали обручальные кольца на индивидуальный заказ. В последнее время мода диктовала привередливым омежкам носить кольца с вкраплением драгоценных камней, и мужья благосклонно шли у них на поводу. Однако Лайл Олдвен, когда речь зашла об обручальных кольцах, согласился лишь на гербовую символику двух наших родов. Поскольку я презирал моду, это постыдное проявление стадного существования, разногласий у нас не возникло. Теперь мой безымянный палец украшало золотое кольцо, выполненное в виде сплетающихся тел змеи и ястреба. Кольцо вызывало во мне двоякие чувства. С одной стороны оно являлось неоспоримым доказательством того, что я проиграл укладу светской жизни, а с другой, оно мне ужасно нравилось. Просто потому что было очень необычным, и я не уставал наблюдать за тем, как резвятся отблески света в миниатюрном рубиновом прищуре опасной змейки. На хищного ястреба, пытающегося то ли обнять, то ли растерзать когтями длинное тело змеи, я старался не обращать внимания. Рука Олдвена неожиданно легла на плечо, едва не заставив меня подпрыгнуть. Я тут же в раздражении дернул плечом и отступил вбок на шаг, натягивая перчатку обратно. Альфы всегда казались мне чересчур самодовольными и шумными объектами, думающими лишь о том, как бы поскорее осчастливить всех вокруг своим присутствием, но лорд Олдвен за то короткое время, что я имел несчастье его узнать, двигался всегда тихо и осторожно и в разговор вступал лишь тогда, когда действительно требовалось его мнение. - Не хочешь попрощаться с отцом? - Олдвен неторопливо направился к распахнутой настежь дверце кареты, застегивая на плечах черную дорожную накидку. Я фыркнул и последовал за ним, даже не подумав обернуться назад. Отец мог сколько угодно спиваться дальше и праздновать свое долгожданное избавление от моей персоны, мне было плевать. Я оттолкнул галантно протянутую ладонь альфы и забрался в карету сам. Я страшно ненавидел, когда меня пытались выставить избалованной неженкой. Вскоре ночная мгла и вытянувшиеся вдоль проселочной дороги деревья окончательно скрыли от меня огни родного поместья. Да, я и так всегда предпочитал свои шикарные покои в родовом замке, но именно сейчас, пока карета несла меня в неизвестность, я на секунду ощутил укол острой тоски. Детские воспоминания замелькали перед глазами, и я откинул голову на спинку мягкого сидения, плотнее кутаясь в плащ. До конца летней поры было еще далеко, но по ночам нестерпимая прохлада могла сильно досадить неподготовленным путникам. - Не замерз? - учтиво поинтересовался лорд Олдвен, и я выпрямился на сидении, вспомнив вдруг о том, что следовало заранее предупредить альфу об условиях нашего будущего сосуществования и вынужденного взаимодействия. Я вовсе не собирался идти на какие-либо уступки и изображать из себя послушного муженька. Не того он омегу выбрал. Прищурив глаза, я впился в мужчину цепким взглядом, но он лишь спокойно склонил голову на бок, ожидая моей реплики. - Нет, и не нуждаюсь в твоей заботе, - резко выплюнул я, проигнорировав все постулаты вежливости, их жалкие остатки я собирался оставить для светских сборищ, - И, кстати, если ты надеялся обрести в моем лице горячего любовничка и роженицу для своих деток, то ты жестоко ошибся. - Хорошо, я понял, - мягко улыбнулся Олдвен и чуть кивнул, спокойно задул светильник, подвешенный над нашими головами на специальном крючке. Затем сложил руки на груди и облокотился плечом на закрытую на замок дверцу кареты. Он явно собирался вздремнуть. Все готовые сорваться с языка слова тут же застряли в горле. Я не мог поверить. Что, вот так просто? Я был готов отстаивать свою честь и невинность, словно попавшая в смертельную западню рысь, был готов опуститься до запрещенных приемов - драться я, конечно, не особо умел, но куда бить, чтобы вывести противника из строя, не догадался бы только идиот. А Олдвен даже и не строил в моем отношении коварных, грязных планов? Это сбило меня с толку, и я притих, пытаясь рассмотреть задремавшего мужчину. Ночь скрывала его лицо от меня, но даже во мраке от его темного силуэта веяло странной напряженностью и бесконечной усталостью. На поясе бедер по-прежнему были прицеплены уже знакомые мне ножны с мечами - альфа не расставался с ними даже во время свадьбы. Я потер глаза, пытаясь отогнать от себя непонятное наваждение. С чего бы это Олдвену быть усталым? Он весь день довольно бодро смеялся, принимал подарки и благодарил гостей. Мысли лениво разбегались, ускользали в небытие, я зевнул, прикрыв рот ладонью, и устроился чуть удобней. Имение Олдвена, насколько я знал, располагалось где-то в северной части общих земель. Еще у него был замок, но, как и вся здешняя знать, альфа решил расположиться поближе к столице. Меня это вполне устраивало. Скучать в огромном каменном изваянии вдалеке от светской жизни я не планировал. Постоянно тратить несколько дней в пути для того, чтобы попасть на бал? Благодарю, но нет, увольте меня от подобных мучений. Я и не заметил, как уснул. Распахнул глаза оттого, что колесо кареты явно попало в глубокую ямку, заставив карету подпрыгнуть. Сквозь занавешенные оконца пробивался бледный утренний свет. Лорда Олдвена в карете не было, зато его черная накидка мило укрывала меня с плеч до пят. А я-то сквозь сон еще думал, почему вдруг стало так тепло. Зашипев от злости, я скомкал проклятую ткань, швырнул ее под ноги и пару раз от души прошелся по ней сапогом. Мне казалось, что я достаточно ясно выразился еще вчера. Негодуя, я распахнул окошко и высунулся наружу с намерением высказать альфе все, что я о нем думаю. Только вот позабыл все на свете, бросив взгляд на виднеющуюся впереди дорогу. Оказывается, мы уже подъезжали. Я никогда еще не видел подобной красоты. Простиравшийся вширь трехэтажный дом с двумя крылами был полностью укрыт раскинувшимся над ним лесным покровом. Деревья повсюду сплетались друг с другом, извивались, выпячивали зеленые россыпи листвы. Молодые ветви тянулись к уютным балконам, к широким окошкам, словно лес признавал право этого дома считаться своей неотъемлемой частью. Однако ни один кустик так и не дерзнул выползти на дорогу, по которой неспешно двигалась карета. Это было похоже на самое настоящее волшебство. Я обернулся, но начало чудесной аллеи, прятавшейся под сочными кронами высоких деревьев, так и не узрел. Видимо, дорога тянулась вдаль на приличное расстояние. Было бы здорово с утречка оседлать жеребца и проехаться по ней, потом юркнуть под таинственный полог леса, сполна насладиться запахом свежей травы и влажной от росы земли. Я искренне надеялся, что удастся сговориться со здешним конюхом. Лишать себя такого удовольствия казалось мне кощунственным. Кажется, лорд Олдвен читал мои мысли, чем и объяснялось его отсутствие в чертовой карете. Откуда он взял оседланного коня, оставалось только гадать. Возможно, его встречали на границе имения. Я проводил завистливым взглядом ровную спину - альфа держался в седле так уверено и расслабленно, будто родился верхом на животине и с тех пор не расставался с ней ни на секунду. Кажется, его совершенно не волновало, помнется ли дорогой свадебный наряд. На свадьбу он облачился в традиционный черный фрак, наколов сверху полчище своих дурацких медалек. Во время танцев я готовился убить мужчину, если бы они зацепились за мою шелковую рубашку, но в этот раз медали вели себя прилично. Мы уже почти подъехали к парадному крыльцу, когда лорд Олдвен заметил мое высунувшееся из кареты лицо. Чуть натянул поводья, заставив вороного жеребца подобраться ко мне ближе, и широко, открыто улыбнулся. Альфа и до этого момента часто улыбался - но не так. Морщинки разгладились, сталь в глазах отступила, потревоженные ветерком взъерошенные прядки волос затрепетали. - Закари, - сказал он, успокаивающе похлопывая нетерпеливо топтавшегося на месте жеребца по шее, - Добро пожаловать домой. Ах, домой? Я сжал зубы, резко поднял с пола кареты его дорожный плащ и со всего размаху швырнул его в мужчину, затем довольно наблюдал за тем, как черная ткань попала прямо в наглое, пышущее непонятным довольством лицо. Однако Олдвен не рассердился. Привычно рассмеялся, перекинул плащ через седло и ударил шпорами по бокам коня, словно вздорный мальчишка, направляясь в противоположную от имения сторону. Встречали и провожали меня в мои новые покои слуги. Я надеялся шокировать их своим капризным и невежливым обращением, но, напоровшись на непробиваемую учтивость, оставил эту затею до лучших времен. То ли у Олдвена вся прислуга была выдрессирована, подобно охотничьим собакам, то ли они были заранее предупреждены о том, что я мог выкинуть все что угодно. Не сказал бы, что меня это расстроило. В отцовском имении та часть прислуги, с которой я пересекался редко, совсем распустилась после того, как отец запил. Тут я хотя бы мог ожидать быстрого выполнения приказов. Олдвен приставил за мной одного замужнего и двух юных омежек. Деревенские омеги раздражали меня не в пример меньше благородных, а здешние, кажется, имели зачатки мозгов, поэтому я остался доволен. Покои на втором этаже тоже меня не разочаровали. Четыре смежные комнаты были просторными и светлыми. В спальне обнаружилась широкая кровать, а раскинувшееся на половину одной из стен окно с красивыми шторами выходило на ту самую аллею, что мне так приглянулась. Гостиная была обставлена уютными креслами и диванчиками, заваленными мягкими подушками, и, помимо камина, имела выход на небольшой балкон. В третьей комнате располагался стол и полки, заставленные разнообразными книгами - из нее вполне можно было сделать рабочий кабинет или библиотеку. Четвертая комната, смежная со спальней, пустовала. Я замер посреди голых стен и вдруг осознал, что это помещение вполне можно было переделать под детскую. Конечно, никаких намеков на кроватку и прочие раздражающие детские принадлежности я не нашел, но был твердо уверен в том, что чертов альфа неспроста выбрал для меня эту связку комнат. Вот, черт, я вовсе не собирался заводить этих тошнотворных пищащих и смердящих несамостоятельных червяков, обреченных всю жизнь быть несчастными и считаться с чужими правилами! Ну, ничего, Олдвен у меня еще попляшет. В первые дни новоселья я едва ли встречал мужчину. Я все же немного опасался того, что он может попытаться изъявить на меня свои права, как альфа, но, кажется, его согласие, данное на пути в имение, было искренним. Про себя я гнусно хихикал над мыслью, что его контузило на войне, и сейчас у него просто не встает. Ну кто же в здравом уме и добром здравии мог не обращать внимания на такого прекрасного муженька, как я? К тому же Олдвену, по сути, ничего не мешало - по бумагам я был его законным мужем, и он имел право иметь меня, когда захочет. Тем не менее, он этого не делал. С Олдвеном мы пересекались разве что во время ужина. На завтраках он отсутствовал - часто, просыпаясь, я наблюдал из окна за тем, как он выводит коня под уздцы на свежий воздух, а затем, вскочив в седло, резво уносится вперед по дороге. Обеды он тоже пропускал, пропадая то у себя в кабинете, то в библиотеке. За время его службы у него совсем не было возможности заниматься делами обширных имений и земель, и теперь он наверстывал упущенное, постоянно беседуя и разбирая вопросы с пожилым управляющим, который последние двадцать лет отдувался вместо хозяина. Мне было совершенно неинтересно слушать обо всех этих мелочах, но Олдвен, позабыв об этикете и уплетая еду, словно отощавшее травоядное, которое вдруг выпустили в поле свежей травы, не умолкал ни на секунду. Меня просто поражал этот альфа - на балу, когда он делал мне предложение и потом, в день церемонии, он вел себя так, как и подобает настоящему лорду, а сейчас я мог сравнивать его разве что с неотесанным простолюдином. Я не уходил из-за стола лишь потому, что не имел привычки принимать еду в своих покоях. Однако чертового вояку совсем не смущало то, что я пропускаю всю его болтовню мимо ушей. Я сверкал на него глазами, презрительно кривил губы, швырялся в него салфетками, которые он ловил на лету и тут же начинал утирать подбородок, который теперь постоянно покрывала щетина. Сбривал он ее раз в неделю и, глядя на это безобразие, я молился, чтобы приглашение на какой-нибудь бал или раут пришло как можно скорее. Я отчаянно хотел развеяться. Наконец, мои молитвы были услышаны. Ранним утром взмыленный гонец передал в руки Олдвена помятый конверт, в котором обнаружилось приглашение на званый вечер. Стоя за плечом альфы и краем глаза вчитываясь в занудные и неоригинальные строчки, от которых разило официозом, про себя я уже мерзко хихикал. Ужин в честь поминок по недавно почившему лорду Шерри обещал быть интересным. Время реванша пришло. Традиции диктовали на все мероприятия, связанные с поминками, облачаться в черный. Угадайте, какого цвета костюм я выбрал? Верно. Хоть я и не особо любил белый цвет, сейчас он подходил мне как никакой другой. Тонкая кофта с высоким, плотным воротником и рукавами до локтей, облегающие белые брюки и удобные сапоги до колен с серебряными застежками сели на меня идеально. В довершении образа оставалось надеть браслеты за запястье, длинные серьги и уложить волосы в строгую прическу. Собрав послушные прядки в охапку, я накрутил на голове подобие пучка и скрепил свое творение заколкой, позволив отдельным прядкам вынырнуть из ловушки и опуститься на румяные щеки. Крутясь перед зеркалом и смахивая с белоснежной ткани несуществующую пыль, я наслаждался нарастающим предвкушением веселья. Можно было выбрать наряд откровенней, но тогда вызвать всеобщее негодование оказалось бы слишком просто, да и не хотел я прослыть бесстыдной шлюшкой. Обо мне много шептались и много чего выдумывали, но еще ни одна тварь не смела обвинить меня в пошлости. Так или иначе, костюм был идеален для поминок. Изящный, но строгий, с единственным лишь изъяном - в цвете. Закинув легкое пальто на плечо, я в полной боевой готовности выскочил за парадные ворота, где нас уже ждала карета. Я специально не полез внутрь, чтобы увидеть реакцию еще не спустившегося Олдвена. И она меня не разочаровала. Альфа, едва только его глаза скользнули по моей фигуре, споткнулся на ровном месте. Ухмыляясь, я послал ему воздушный поцелуй и запрыгнул в открытую дверцу. Снаружи донесся тяжелый вздох, но когда Олдвен присоединился ко мне в салоне, он ничего не сказал. Всю дорогу я бессовестно дремал. Последние деньки выдались жаркими, а с раннего утра вдруг повеяло свежим северным ветерком. Долгожданная прохлада расслабляла и убаюкивала - очнулся я лишь после того, как Олдвен осторожно дотронулся до моего плеча. Я зашипел из-за возмутительного и совершенно ненужного прикосновения - альфа мог бы и на словах меня разбудить. Впрочем, я тут же мстительно улыбнулся и, ухватившись за его протянутую ладонь, позволил ему помочь мне выбраться наружу, а потом прильнул к его боку. Кому как не новоиспеченному мужу вести меня во всем моем белоснежном великолепии под руку навстречу званому вечеру? Некоторые мужья позволяли своим омегам прибывать на празднества чуть позже, но я не собирался давать Олдвену передышек. Он понимал, во что ввязывается, когда вел меня под венец, так что пусть теперь не жалуется. Альфа смиренно повел меня вперед по ступеням, поправив на поясе свои чертовы ножны с парными мечами. У меня уже давно возникло ощущение, что он никогда с ними не расставался. Он брал их с собой на утренние прогулки, клал на стол в кабинете и библиотеке и даже во время ужина я всегда замечал, как кончики проклятых мечей торчат из-под края роскошной скатерти, укрывающей задвинутые стулья. Что ж, по крайней мере, медали он сегодня не одел, и на том спасибо, хотя в любом случае танцы во время поминок не планировались. - Ты меня погубишь, - вдруг усмехнулся Олдвен перед входом в просторную гостиную и, не дав мне опомниться, потянул меня вперед. Прибыли мы не в числе первых, что несказанно меня обрадовало. Картина вытянувшихся лиц скучающих гостей, поголовно одетых в черные тряпки, была для меня слаще медового бальзама. Я гордо вскинул голову и заставил Олдвена покружить несколько раз между расставленными по всему залу столами. Альфе приходилось то и дело останавливаться и приветствовать соседей и знакомых. Я отпускал привычные колкости в адрес каждого встречного, вынуждая Олдвена виновато улыбаться и резко переводить тему. Физиономии альф и омег просто рвало от противоречивых эмоций - едва начав кривиться, они тут же вспоминали, кем являлся мой дражайший супруг, и отчаянно старались выглядеть дружелюбными. Однако стоило только мне войти во вкус - даже восхититься тем фактом, что Олдвен до сих пор не вышел из себя - как в зале появились хозяева приема. Толпа уважительно расступилась перед разжиревшим альфой и худым как спичка омегой. Оба всячески пытались нацепить на лицо скорбные маски, и смотрелось это настолько лживо и отвратительно, что меня затошнило. Да и все присутствующие в зале гости прекрасно помнили почившего на старости лет папеньку альфы. Даже покрывшись морщинами, лорд Шерри до конца оставался знатным интриганом, подпортившим жизнь не только многим соперникам, но и своей собственной семье. Так что на самом деле его кончину нужно было праздновать, а не изображать из себя скорбящих ангелков. Тем не менее фарс продолжался. Пора было рассаживаться за столы. Всюду уже сновали слуги, открывая дорогое вино и вынося изысканные блюда. Я покосился на Олдвена, искренне надеясь, что перед приемом пищи он все же вспомнит, где находится. Волновался я все же зря. Альфа прекрасно знал этикет и умел ловко обращаться и с ножом и с вилкой. Я нахмурился, раздумывая, что же мешает ему вести себя так дома. Еда меня не удовлетворила. Да, ужин был оформлен до ужаса красиво, но очевидно, что хозяева поскупились тратиться на качественные овощи и мясо. Я съел совсем немного и откинулся на высокую спинку стула, потягивая вино. Приближалась самая скучная часть поминок - лживые тосты в честь усопшего. В этой части я редко принимал участие, в основном поддавался зевоте и терпеливо ждал, когда можно будет снова размять ноги. Поминки устраивались не так часто, чтобы блистать своей неотразимой персоной еще и во время тостов. К тому же спокойная светская жизнь едва ли предполагала под собой драматические происшествия. Бывало, бандиты грабили экипажи, но до убийства дело обычно не доходило. Так что приглашение на поминки высылалось редко, а я вполне утолял свои воинственные порывы во время обычных балов. Люди вставали со своих мест, произносили какие-то дурацкие, лицемерные речи и слова, поднимали бокалы и выпивали. Хозяева, восседавшие во главе спектакля, театрально подносили платки к глазам, утирая несуществующие слезы. Не то чтобы я сочувствовал усопшему, мне на него было абсолютно плевать, но, когда в поле зрения попали молчаливо ржущие рожи малолетних альф за соседним столом, гонявших по своим тарелкам криво нарезанные куски мяса, я внезапно ощутил такое омерзение, что не выдержал. Не знаю, в чем заключалось веселье в издевательстве над бедной едой, но эта несусветная тупость разозлила меня не на шутку. Когда стих очередной тост, я резко поднялся, поднимая вверх свой бокал. Олдвен, ощутив, как я дернулся, видимо, планировал усадить меня обратно - его рука задела меня по бедру - но было уже поздно. Глаза хозяев округлились, они неуверенно переглянулись, но, как и все жалкие трусы, не потребовали того, чтобы я вернулся на место и не произносил тост. Ну что ж, сами напросились. - Господа! - торжественно начал я, надменно оглядев всех собравшихся гостей - все взгляды были прикованы ко мне - толпа ожидала, что же нового я выкину, и я не собрался их разочаровывать, - Мы собрались здесь, чтобы почтить память об еще одном откинувшем копыта жалком старикашке. Но что же это был за старик? Давайте взглянем правде в лицо! Лорд Шерри был настолько же умен, насколько был он подл. Ему ничего не стоило обвести собеседника вокруг пальца, извалять любого из вас грязи и обречь свою очередную жертву на замаливание страшного позора. У лорда Шерри не было друзей, кроме денег, зато он как никто другой умел разбавлять свои дни такими забавами, одна только мысль о которых способна вызвать искреннее омерзение! Так вздохнем же с облегчением и выпьем за то, что на одного дряхлого интригана-альфу в мире стало меньше! Когда я сел, в зале царила гробовая тишина. Олдвен пододвинул к себе бутылку с вином и наполнил бокал до края. Он не смотрел на меня, но я, ухмыльнувшись, наклонился к его уху и прошептал: - Что? Думаю, это единственный тост за сегодня, который бы ему польстил. Альфа не успел ничего ответить. Муж лорда Хэйла, приятный на вид омега в летах, поспешно поднялся со своего места и начал новую речь. Проклятый Энтони говорил красиво, ни в чем не очерняя и не обеляя виновника поминок, но его мягкие интонации, едва заметное смущение и природное обаяние, свели на нет весь произведенный мною эффект. Омегу лорда Хэйла любили все и каждый. Напряжение исчезло за считанные секунды, и тосты вновь последовали один за другим. Я фыркнул и продолжил топить скуку в потихоньку пустеющем бокале, ехидно улыбаясь лорду Генри Хэйлу, который то прожигал меня взглядом, то сочувственно косился в сторону притихшего Олдвена. Стоило только тостам закончиться, как гости с облегчением стали покидать застолье. Совершенно игнорируя мое присутствие, лорд Хэйл вдруг пододвинул к нам освободившийся стул и навис над молчаливо выгнувшим бровь Олдвеном. У меня уже давно мелькала мысль, что эти двое когда-то были близкими друзьями, поэтому я не стал вмешиваться в их разговор. Иногда выгодно занять наблюдательную позицию и подождать, пока противник сам раскроет все карты. - Закари, мне нужно перекинуться парой слов с твоим мужем, не оставишь нас, будь добр? - все же выдавил из себя альфа, но я лишь гаденько улыбнулся в ответ. - Лорд Олдвен, уважаемый Генри, - вновь поправил я наглеца и решительно добавил, - И, нет, я вас не оставлю. До дрожи в коленях хочу знать, что же такого важного вы хотите сообщить, как вы верно заметили, моему мужу. Холод скользнул в черных глазах Хейла, но он тут же дернул плечом и повернулся ко мне спиной, явно намереваясь забыть о моем существовании. Олдвен чуть улыбался, пряча свою улыбку за вновь наполненным бокалом с вином, и с интересом готовился выслушать взволнованного друга. - Лайл, черт тебя дери! - громко выдохнул лорд Генри - да так что я даже позволил себе удивиться - не припомню, чтобы Хэйл раньше опускался до столь эмоциональных выпадов, - Я тебя предупреждал?! Зачем ты… ах, черт… Почему ты его не приструнил? Неужели так трудно сбить спесь с мальчишки? Тем более тебе, ты же пятнадцать лет гонял по тренировочным полям таких же самоуверенных и самолюбивых щенков?! Я едва не задохнулся от возмущения. Проклятый альфа посмел обсуждать меня с моим же собственным супругом, да еще совсем не смущаясь того факта, что я сидел прямо за его спиной. Захотелось высыпать за шкирку Хэйла ближайшую тарелку с салатом. Сдержало меня только то, что окружающие посчитали бы это совсем уж глупым поступком. Я прищурился, прокручивая в уме возможные варианты мести. - И что ты предлагаешь сделать, Генри? - спокойно полюбопытствовал Олдвен, - Выдать ему меч и пинками выгнать посреди ночи из дома с наказом не возвращаться, пока не поймает в лесу какую-нибудь дичь на завтрак? Хоть в голосе Олдвена и проскальзывали шутливые нотки, я все равно настороженно покосился в его сторону. Нет, против выдачи мне собственного меча я ничего против не имел, но бегать по лесу в поисках еды - нет уж, увольте. Для этого существовали специально обученные охотники, живущие неподалеку от дремучих лесов - именно через них шла поставка диковинного зверья в светские круга, а разводом обычной животины всегда занимались простолюдины. - Лайл, ну что за глупости?! Ну он же обычный омега. Неужели так сложно было ткнуть его носом в сей непреложный факт?! Он бы… Что-то в лице Олдвена неуловимо изменилось. Замер, осекшись, лорд Генри, замер и я, чувствуя, как мурашки неторопливо расползаются по спине. До этого дня я видел Олдвена всяким. Сонным, улыбчивым, задумчивым, рассеянным, решительным, серьезным, даже усталым - но еще никогда мне не доводилось видеть его таким. Серые глаза, казалось, были мертвы. От застывшей маски на лице, от плотно сомкнутых губ, от напряженной линии плеч веяло настоящей опасностью. - Я благодарен тебе за беспокойство, Генри, - Олдвен чеканил каждое слово, не отводя тяжелого взгляда от поникшей вдруг физиономии лорда Хэйла, - Но, думаю, на этом наш разговор окончен. Со своим омегой я разберусь сам. - Прости, - шепнул Хэйл вслед удаляющемуся другу. Олдвен слишком стремительно решил покинуть зал. Не знаю, почему я вскочил вслед за ним. Клокотавшее в груди недовольство на то, что меня обозвали «своим омегой» соперничало с чувством удовлетворения от того, как альфа за секунду поставил лорда Хэйла на место. Я ведь тоже не видел абсолютно ничего благородного в том, чтобы катать меня по постели, и надеялся, что Олдвен не изменит своего мнения. Но эта короткая беседа все же заставила меня на секунду задуматься. Что бы было сейчас со мной, если бы лорд Олдвен оказался таким же подлецом как, к примеру, лорд Льюис? Хоть я бы и сопротивлялся до последнего, смог ли бы я в действительности защитить себя? Вряд ли. Признаться в этом самому себе было нелегко. Получается, что на самом деле я был обязан Олдвену по самое некуда. Я мог свободно посещать балы, вести себя, как мне заблагорассудится и при этом не бояться того, что мое тело осквернят грязными прикосновениями. Черт. Я с ненавистью вперился взглядом в ровную спину мужчины. Олдвен чуть сбавил шаг, заметив, что я следую за ним по пятам. В вечернем сумраке неторопливо мелькали перила наружных балконов, ступеньки широких лестниц - альфа направлялся к парадному входу, вероятно, решив, что светского общества на сегодня с него достаточно. Я не возражал отправиться домой - план по насмехательству над альфами и омегами был выполнен, впечатлений о себе я оставил немерено. Еще бы прогнать этот неприятный осадок от внезапно нахлынувших настойчивых мыслей, и можно было бы считать, что вечер удался. Всю дорогу до дома Олдвен молчал. Кажется, он успокоился - во всяком случае, теперь он выглядел усталым, и от его расслабленной фигуры не веяло той странной, острой опасностью, что вынудила лорда Генри тотчас же заткнуться. Альфа сидел, положив себе на колени ножны с мечами, и его пальцы, скрытые тканью тонких перчаток, медленно выводили бесконечные узоры вдоль металлического устья, кожаной перевязи и украшенного все тем же проклятым ястребом наконечника. Я с завистью косился на его мечи, втайне мечтая когда-нибудь сжать в ладони свой собственный клинок, но понимал, что это бесполезная затея. Уж если отец не подпустил меня к своему оружию, хоть сам никогда им не пользовался, то уж Олдвен и подавно не даст даже прикоснуться к своему сокровищу. Словно читая мои мысли, альфа вдруг поймал мой взгляд и чуть склонил в задумчивости голову набок. За оконцами кареты уже разливалась ночь. Кучер, управляющий лошадьми, разжигал факела, чтобы хоть немного было видно простирающуюся спереди дорогу. - В чем дело, Закари? - Олдвен сделал паузу, нахмурился, потом неуверенно поинтересовался, словно сама мысль была ему в диковинку, - Тебе нравятся клинки? - Нет! - тут же зашипел я, закутался в пальто и отвернулся, давая понять, что не собираюсь продолжать глупый разговор. Да и разве был смысл в том, чтобы поведать Олдвену о том, что я с детства мечтал уметь управляться с мечом. Смешно было даже предположить, что альфа пойдет мне навстречу. Олдвен внимательно наблюдал за мной еще около минуты, но, не дождавшись никакой реакции, прикрыл глаза и опустил голову на спинку мягкого сиденья, явно покорившись набежавшей дремоте. Чуть позже карета подъехала к дому в полной тишине. Я выбрался из нее первым и тут же отдал слугам ворох спешных указаний. Я хотел принять ванну, испить горячего чая и убедиться в том, что мой драгоценный белоснежный костюм вернется на положенное ему в шкафу место без приключений. Ведь почти каждый мой наряд - это сладкое воспоминание об очередной победе. Кстати, стоило вызвать портного и немного приуменьшить казну Олдвена, ведь я мало того, что так и не дождался от него свадебного подарка, так еще и ни разу не поддался собственным капризам с тех пор как переступил порог этого дома. Кажется, в скором времени я найду применение четвертой комнатке в моих покоях - в последнее время шкафы стали делать такими тесными! Я коварно ухмыльнулся, поднимаясь наверх. Стоило задуматься и о мести лорду Хэйлу. То, что Олдвен его заткнул, было, конечно, замечательным фактом, но я вовсе не собирался отсиживаться за спиной мужчины. Самый действенный способ отомстить любому альфе - это очернить его репутацию, и я даже знал, через кого можно действовать. Заронить нужные мысли в головы тупоголовых омег, чтобы они потом распустили кучу ложных, но крайне живучих слухов, которые разойдутся и среди их муженьков - раз плюнуть. А уж слухи о внезапно «павшем» ангелочке омеге Энтони Хэйле разлетелись бы в мгновение ока. Вопрос заключался в том, готов ли я был нанести удар по человеку, который никогда не вызывал у меня сильных негативных эмоций. Несмотря на свое добродушие и мягкость, Энтони не был обделен мозгами и никогда не принимал участия в сборищах сплетничающих и плетущих интриги омег, а на мои выпады и вовсе не реагировал - если мы вдруг сталкивались, он спешно извинялся и исчезал среди толпы гостей. Возможно, следовало поискать другие пути мести зарвавшемуся сегодня альфе. Я вытянулся в ванне, наслаждаясь тем, как приятно горячая вода омывает тело. В любом случае, торопиться было некуда. Главное - дождаться подходящей возможности отомстить. С этого вечера жизнь потихоньку стала вливаться в колею. С приближением осени погода все больше капризничала, разражаясь долгими ливнями, и скучающая знать с головой окунулась в вереницу устраиваемых балов и званых ужинов. Конец лета и осень всегда ознаменовывались активной светской жизнью, потому что как только на дороги обрушивались снежные завалы, собираться на торжественные приемы становилось значительно трудней. Из-за этого я не очень любил зиму. Каждый раз как Олдвен получал конверты с приглашениями, он забавно хмурился и вздыхал так тяжело, словно ему приходил королевский указ вычистить огромные королевские конюшни от застывшего там дерьма. Я вырывал у него приглашения из рук, счастливо крутился по комнате, потом прожигал альфу ядовитым взглядом и громко, безапелляционно заявлял: «Мы едем!». Удивительно, но Олдвен никогда не возражал. Хотя, по прошествии трех месяцев безостановочных посещений светских сборищ, в течение которых я совершил немало дерзких выходок, я ожидал того, что альфа вот-вот вспылит и запрет меня дома. Однако у Олдвена оказалась баснословная выдержка. Когда на одном из вечеров я просто так вылил на его голову бокал с вином, он лишь рассмеялся и свел все в шутку, заявив окружающим, что они стали невольными свидетелями наших домашних разборок. Когда я распустил слухи о том, что Олдвен совершенно ни на что не способен в постели, и альфы принялись украдкой выражать ему свои соболезнования - один лишь Хэйл кидал на меня полыхающие взгляды - Олдвен несказанно удивил меня тем, что смиренно принял их лицемерное сочувствие. А потом, после возвращения домой, хохотал до слез полночи, заявив мне, что я чертовски мил, тем самым приведя меня в такое замешательство, что я даже не стал возражать, когда он предложил мне выпить с ним чаю перед сном. Казалось, альфу не берет ничто. Слухи его не заботили, мое вызывающее поведение он принимал как данность и совершенно не стремился что-либо изменить. Но если в первое время это заводило меня в тупик, заставляя бездействовать, то в последние дни просто приводило меня в бешенство. Как же так? Я мог вывести на чистую воду любого альфу, но неужто лорд Лайл Олдвен был мне не по зубам? Нет, я отказывался смириться. Однако какая бы проделка ни приходила на ум, альфа встречал ее трезвой улыбкой и с мировым спокойствием во взгляде. День ото дня я чувствовал, что закипаю все больше. Я отчаянно мечтал найти способ хоть чем-то задеть этого непонятного мне мужчину. И я был бы не я, если бы его не нашел. В тот вечер мы возвращались с очередного бала. По крыше кареты барабанил дождь. Олдвен уже бессовестно дрых, закутавшись в свой плащ - я до последней минуты отказывался покидать залу, зная, как выматывают альфу столь нелюбимые светские сборища. Теребя рукав собственного пальто и лениво раздумывая, принимать ли по приезду ванну, я замер, когда взгляд совершенно случайно упал на лежавшие на сиденье рядом красивые ножны. Кажется, Олдвен расстегнул пояс и положил мечи рядом с собой еще когда только залез в салон, чтобы ничего не мешало ему вздремнуть. Облизнув вдруг пересохшие губы, я напряженно рассматривал тусклые блики света, юркающие по металлическому устью. Я ведь не собирался…? Вообще-то такой поступок даже мне казался подлым, но пора было признать, что обычные методы воздействия на альфу с треском провалились. Так что да, я собирался совершить грандиозную пакость… Осторожно пододвинувшись на сидении так, чтобы не потревожить Олдвена, я притянул к себе искусно сделанные ножны. Мечи оказались тяжелыми, вряд ли я смог бы ими пользоваться. И почему для омег никогда не ковали клинки? Исключения составляли лишь омеги королевской семьи, но и те носили оружие только в качестве украшения и для подчеркивания высокого статуса, пользоваться ими их не учили. Мысль об этом придала мне недостающей злости. В последний раз обернувшись на безмятежно спящего Олдвена, я распахнул оконце кареты и вышвырнул чертовы ножны вместе с мечами в ночь. Лютый дождь заглушил все посторонние звуки. Кучер то ли ничего не заметил, то ли не придал этому маленькому происшествию значения - да, действительно, мало ли чем знатные господа любят швыряться из оконца кареты в ночи? У всех свои капризы. Я довольно потянулся, предвкушая тот момент, когда увижу разъяренное лицо Олдвена. Полчаса спустя карета остановилась. Альфа, потирая сонные глаза, рассеянно шарил рукой по сиденью. Я уже успел скрыться от дождя под козырьком парадного входа и отдавал пальто прислуге, когда взволнованный мужчина выскочил наружу, за секунду пересек парадные ступени и больно впился руками в мои плечи. - Где они? - требовательно спросил он. Я скинул его ладони прочь и ехидно улыбнулся. - Понятия не имею, о чем ты говоришь, - по сладчайшим тонам моего голоса лишь дурак мог бы поверить в то, что я говорил правду. Олдвен, несмотря на глубокие залежи своего необычайного терпения, дураком отнюдь не был. Только вот той ярости, что я ожидал прочесть на его лице, не было и в помине. Альфа побледнел, его губы дрогнули, но больше он ничего не сказал. Резко повернулся и, невзирая на дождь, побежал в сторону конюшен. Признаю, я почувствовал разочарование - мне снова не удалось победить. Пожав плечами, я зашел в дом и направился в спальню. Утро вечера мудренее - может быть, новый день принесет мне идею, как обыграть этого невыносимого альфу? Спал я сладко, после завтрака долго принимал ванну, а затем устроился с книгой в гостиной на первом этаже. В коридоре за дубовыми дверями копошилась прислуга, тихие голоса вкупе с барабанящим по застекленным окнам дождем навевали дремоту, но вскоре я в недовольстве поднялся с удобного дивана. Голоса пожилого управляющего и одного из омег, отвечающего за уборку, раздались совсем близко. Я уж думал распахнуть двери и прогнать тревожащих меня недоумков, когда вдруг имя Олдвена промелькнуло в их разговоре, и я в любопытстве навострил уши. - Но, сэр, ведь дождь льет, не переставая, с ночи, а милорд до сих пор не вернулся. Возможно, стоит начать поиски… - робко предложил омега, но тяжелый вздох пожилого альфы заставил его замолчать. - Полноте, Джереми, не надо паники, подождем до завтра. Думаю, с милордом ничего не случилось. Он уже давно не маленький мальчик, каким я его помню, так что вряд ли осенний дождь сможет принести ему вред больший, чем обыкновенная простуда. А теперь иди, занимайся делами, и ни слова младшему милорду, чтобы зря не волновался, - сказал старик и, дождавшись, пока омега, судя по раздавшимся шагам, не удалится на достаточное расстояние, пробубнил, - Если он, конечно, вообще способен волноваться за собственного супруга. Я резко отпрянул от двери. Проклятому старику следовало знать свое место и не совать свой нос в чужие дела. Впрочем, черт с ним. Что это значит, что Олдвен до сих пор не вернулся? Да, он вчера направлялся в сторону конюшен, но… этот идиот, что, оседлал коня и поехал искать свои дурацкие мечи посреди ночи и бушующего ливня!? Да быть этого не могло! Это же насколько нужно дорожить проклятыми клинками, чтобы ломануться посреди такой темноты и непогоды в дорогу?! Я вдруг почувствовал, как подгибаются колени, и впервые подумал о том, что совершенно ничего не знал о лорде Олдвене. Я догадывался о том, что мечи для него имели некую ценность, но даже мысли не допускал, что они были ему настолько дороги. Если бы кто-то вломился в мою спальню и украл кулон, который когда-то принадлежал моему омеге-папе - единственное воспоминание о нем, которое я позволил себе оставить - я бы наверно тоже ринулся вслед за обидчиком, сломя голову. Получается, что мой поступок для Олдвена оказался ударом под дых. Мне нечем было гордиться. Я никогда не скатывался до личных оскорблений, если дело касалось действительно серьезных тем - таких как смерть уважаемого родственника. Но искреннюю скорбь еще никому не удавалось подделать, поэтому я всегда мог определить, будут ли уместны мои наглые выходки. Однако о драгоценных мечах Олдвена я никак не мог узнать, но то, что альфа готов был отправиться на их поиски прямо посреди ночи, уже говорило о многом. Кажется, я совершил ошибку. Я ненавидел быть неправым. Но время от времени даже меня посещали мысли, что иногда я перегибаю палку. Оставив прикрытую книгу лежать на диване, я пересел к окну, откуда была видна выложенная камнями дорожка к конюшням. Когда Олдвен вернется, либо он, либо слуга поведет усталого коня в стойло. Я лихорадочно думал о том, стоит ли извиниться. Но я ведь еще никогда ни у кого прощения не просил. Да и нужны ли мои извинения Олдвену? Я бы на его месте просто плюнул обидчику в лицо. От этой мысли становилось слегка неуютно. Покинув свой временный пост наблюдения, чтобы прерваться на обед, я совершенно не ожидал того, что Олдвен вернется домой прямо посреди моей трапезы. Вода текла с него ручейками, вчерашний вечерний костюм был покрыт ужасным слоем грязи, а уж про дорогие кожаные сапоги и вовсе следовало умолчать. Думаю, их можно было выбрасывать без зазрения совести. Альфа выглядел до чертиков усталым - тяжело нависал над столом, пригвоздив меня к месту ледяным взглядом. Но в руке он все же сжимал заветные ножны. - Никогда, слышишь? - голос Олдвена был тихим и хриплым, но каждое сказанное слово будто пронзало мое тело, вызывая невольную дрожь, - Никогда больше так не делай. Я поднялся с места, даже открыл рот, чтобы ответить, но Олдвен уже не смотрел на меня. Он развернулся и, опираясь на стену, медленно побрел прочь. А я так и не решился позвать его назад. Все равно нужные слова не сорвались бы с губ. Я чувствовал, что не смогу их произнести. Кажется, я снова проиграл. Но и по мрачному виду молчаливого альфы, спустившегося к ужину, нельзя было сказать, что он остался в выигрыше. С того дня Олдвен перестал докучать мне ежедневной болтовней обо всем и ни о чем. Однако то, что меня это удручало, я сообразил далеко не сразу.
Название: Живой огонь Автор:Nebiru Фандом: нема, эка невидаль оридж Рейтинг: R Жанр: омегаверс, романс, hurt/comfort Размер: миди/макси Саммари:Я ненавидел это. Я ненавидел свою природу. Я ненавидел это проклятое высшее сословие. Я ненавидел себя за то, что я омега. Но я должен был проиграть ради того, чтобы продолжить войну. Статус: в процессе, предположительно 1/5
Вот скажите, вас когда-нибудь таскал за волосы отец в день собственной свадьбы? Думаю, вряд ли. А мне вот немного не повезло. На самом деле, на свадьбу и будущего мужа, мне, конечно же, плевать, но то, что эта тварь, по неведомому капризу судьбы ставшая моим отцом, вонзила свои уродливые толстые пальцы в кропотливо уложенную прическу, на которую я потратил с утра не менее двух часов, едва не вывело меня из себя. Я всегда должен выглядеть хорошо. Ведь я особенный. Неповторимый. Я не могу ударить в грязь лицом. Вот поэтому и свадебный наряд я выбрал не белый, а красный. Белый цвет - удел этих тупых щенков, вьющихся стайками у ног восхваляемых родителей. Чертовы лизоблюды с куриными мозгами, шестеренки в которых начинают вертеться только когда речь заходит об их неминуемом замужестве. Вот пусть они носят свой белый - цвет, символизирующий невинность и целомудрие, цвет, шепчущий о доброте и сострадании, о прощении. Цвет наивных овечек, которых выгуливают стадом на светских раутах. Тьфу. Я выбрал кроваво-красный, под стать волос. Красная шелковая рубашка, небрежно распахнутая на груди, красные кожаные брюки, соблазнительно обтягивающие бедра, высокие сапоги на каблуке и красный шелковый плащ, сотканный из причудливых узоров и свободно струящийся с плеч - я вовсе не планировал напяливать на себя эту идиотскую серебряную фату, которую слуги притащили в мои покои в начале прошлой недели. Отец просчитался, предоставив мне право заниматься свадебным нарядом самостоятельно. Вот и вскипел прямо перед торжественной церемонией. Я ему не завидовал, только глумливо улыбнулся, пытаясь выправить прическу - ведь ему предстояло вести меня во всем этом великолепии через переполненный гостями зал навстречу будущему мужу. Жених в красном. Какой позор! Авось еще и будущий супруг сбежит! Я был бы не прочь, если бы он действительно сбежал, но, по правде говоря, такой исход событий устраивал меня лишь наполовину. В любом случае, этот великовозрастный мудак, ожидающий меня у алтаря, должен был понимать, на что подписывается, когда обговаривал детали с моим папашкой до того, как сделать мне предложение. Вот-вот высокие двери должны были распахнуться, обнажить меня перед взглядами сплетничающих гостей - я вздернул подбородок выше, со злости сжал паршивый букет цветов в руках сильнее. Отец нервно озирался и утирал платком выступившую на лбу испарину. Конечно - для него это день, когда он наконец-то сможет избавиться от меня и избежать позора. А для меня… для меня это день, когда я прощаюсь с собственной свободой, поэтому будь они все прокляты, но сегодня я буду втройне неотразим. Пусть подавятся этим роскошным фарсом, называемым свадьбой, пусть захлебнутся слюнями при виде дорогой ткани, ниспадающей с моих плеч, пусть набьют свои тошнотворные, выпирающие животы экзотической едой. Пусть увидят, что лорд Закари Риген даже в замужестве собирается остаться самим собой. Я живой огонь. Я прекрасен. Меня не сдержать. Никто меня не остановит, никто не посмеет встать на моем пути. И то, что я родился мерзкой омегой, не сможет мне помешать.
Глава 1
Прежде чем рожать детей, серьезно спросите себя, а надо ли оно вам? Сейчас тут кто-то может завопить, что дети - цветы жизни, и, возможно, для кого-то так оно и есть, но уж точно не в моем случае. Я совершенно не хотел появляться на свет - папá с горем пополам пережил несколько угроз выкидыша. Наверно, даже будучи сгустком зарождающейся плоти в его чреве, я уже чувствовал эту отвратительную природу своего будущего тела. Омега. Тот, кто рождается, чтобы дать жизнь. С самого раннего детства этот постулат вдалбливали в мою голову. Меня учили, как одеваться, как правильно говорить, как танцевать и пить вино, как поддержать беседу, как нянчиться с детьми - и все это для того, чтобы к восемнадцати годам обрести законного мужа и продолжить круговорот жизни в природе. Мне никогда не разрешали прикасаться к мечам, встревать в политические разговоры, седлать самому лошадь и покидать замок в одиночестве - все эти прелести будней были предназначены для истинных самцов. Иногда я завидовал простолюдинам. Часто, проезжая в карете мимо вытянувшихся вдоль наших имений полей, засеянных урожаем, я имел несчастье наблюдать за их глупыми драками и грубыми выходками, слушать пьяный смех и обрывки бестактных разговоров. Но даже несмотря на все это вопиющее безобразие, я не мог не замечать того, что омеги среди простолюдинов не были ограничены домашними рамками - они работали, спорили, принимали участие в жизни деревень наряду с альфами. В светском обществе, увы, так было непринято. Впрочем, до того, как мне исполнилось четырнадцать лет, я мало задумывался об этом. Присутствие папы, подарившего мне жизнь, помогало мириться со многим. Рядом с ним мне было не скучно. Даже когда желание украсть отцовский меч и сбегать со своим трофеем в близлежащий хмурый лес поискать приключений на собственную задницу зашкаливало, папá всегда умудрялся переключить мое внимание на более спокойное занятие. Сейчас я как никогда ясно понимаю - он был единственным человеком, которого я когда-либо любил. Когда его не стало, моя жизнь превратилась в сущий ад. Не знаю, была ли на самом деле любовь между ним и отцом, но после его смерти отец многие вечера посвятил поиску истины на дне бутылки. Он быстро постарел, осунулся, растолстел и совершенно перестал проявлять ко мне интерес. Я оказался заперт в вычурном замке наедине с самим собой и равнодушными учителями. Медленно, но верно я сходил с ума. Поверьте, пятнадцать лет - тяжелое время для омеги, предоставленному самому себе. Мое тело просыпалось, словно от долгой спячки, каждый день стремилось напомнить мне о том, для чего я был рожден. Приливы слабости, приливы желания, лихорадка, бессонные ночи - как же я ненавидел это изматывающее состояние. Как же я презирал это тело за то, что оно выбрало омежью тропу. Год спустя отец впервые вывел меня в свет - приближалось мое шестнадцатилетие - та самая чудесная пора, когда неприкаянным знатным омегам начинают активно искать мужей. Тут надо отметить, что высшее сословие, так или иначе приближенное к королевской семье, живет по довольно строгим, негласным законам. Свято чтит древние традиции, запечатленные в исторических книгах и манускриптах, в которых текст черным по белому гласит, что ежели омега или альфа до восемнадцати лет не будут скреплены узами брака, то это самый кошмарный позор из всех возможных для всей семьи. Потому что «что есть жизнь без продолжения рода? Бездна ада для тех, кто не хочет жить». Это, кстати, любимая отцовская цитата, которую он повторял мне чуть ли не каждый вечер на протяжении двух лет. Но я немного забегаю вперед. На самом деле, я хотел рассказать о том, что никогда не забуду свой первый бал, когда я впервые осознал себя как лорд Закари Риген. Не какая-то невзрачная омега, трусливо оглядывающаяся по сторонам, пугливо вцепившись в полы папенькиного наряда. А как настоящий лорд, член высшего общества, богатый, красивый, неотразимый. Да, в тот год я произвел фурор. В отличие от своих омежек-сверстников во мне не было ни капли смущения. Я бросал альфам вызов, пил наравне с ними, встревал в их самоуверенные разговоры, зачастую вынося на общий вердикт такие идеи, которые заставляли замолчать всех присутствующих. Тогда еще мне делали скидки, бросали умиленные взгляды за спиной. Я прослыл недурственным, забавным ребенком, к сожалению лишенным заботы омеги-папы и оттого слегка необученным, не умеющим правильно себя подать. Альфы искренне ждали того момента, как я чуть повзрослею, возьму свои эмоции под контроль, вот тогда можно будет выразить свое восхищение и украсть меня под венец. То, что меня не принимают всерьез, я понял не сразу. Это был сильный удар по моему самолюбию, но я выстоял и поклялся, что обязательно ткну этих тупых, невежественных альф и трусливых омег носом в то радужное дерьмо, из которого они все были слеплены. Мои бальные наряды стали еще вычурнее, мои фразы острее, мое презрение прочно поселилось во взгляде. Я унижал их - словами, насмешками, отказами, едкими комментариями. Всего полгода - и меня возненавидели так, как, должно быть, не ненавидят даже кровных врагов. И меня это вполне устраивало. Чего не скажешь о моем отце. Он много ругался, пытался угрожать, уговаривать, даже как-то раз снизошел до того, чтобы подкупить меня заморскими побрякушками, но я лишь фыркнул, отвернувшись, и продолжил пилить свои коготки. Все эти самоуверенные, чопорные идиоты, крутящиеся в высшем обществе, гроша выеденного не стоили. Мне нравилось выбивать из-под их ног почву, нравилось наблюдать за тем, как они захлебываются накатившим возмущением, нравилось поворачиваться спиной и ускользать прежде, чем они поддадутся эмоциям и попробуют высказать мне что-нибудь в ответ. Я крутил ими как куклами, наслаждаясь властью над остатками их скупого достоинства - взорвется и опозорит ли себя моя жертва или нет, решал я и только я. Во время танцев я обожал наблюдать за кислыми физиономиями моих партнеров, желающих лишь одного - поскорее получить в свои объятия другого омегу. Конечно, на те танцы, при которых альфам предполагалось самим выбирать себе пару, меня уже давно никто не приглашал, но музыканты никогда не ограничивались подобными популярными вальсами. Музыку играли самую разнообразную и я, допив вино, бежал в ряды танцующих в поисках очередного невезунчика. Потихоньку я смирялся с мыслью, что я не такой как все и что у меня никогда не будет ни мужа, ни семьи. В конце концов, я молод, богат, мне есть чем себя развлечь, а больше мне ничего и не было нужно. Даже если по вечерам мысли об одиночестве и посещали меня, в противовес им я быстро находил себе занятие - терзал портных, придумывая новые, броские наряды; сговорившись с пожилым конюхом - золото творит чудеса - тайком от отца учился верховой езде и подолгу зависал в библиотеке, усердно пополняя свои знания об истории и политике. Я не был глуп, часто блистал своими знаниями в обменах колкостями с более зрелыми альфами - сыночков то их я вообще мог заткнуть секунд за десять - но в пучине будней и частых светских приемов как-то позабыл о том, что время неумолимо текло, приближая мой возраст к восемнадцати годам. Я не обращал внимания на негодующего отца, но совершенно случайно услышанные на балу шепотки о том, что еще чуть-чуть подождать и меня отлучат от права принимать участие в светской жизни, привело меня в шок. Словно огрели молотом по голове. Стайка омег, притаившаяся на балконе, якобы подышать свежим воздухом, а на самом деле посплетничать, радостно хлопала в ладоши и вздыхала в облегчении. Им не терпелось от меня избавиться. В тот вечер я буквально сбежал домой. Все что я мог сделать - более подробно расспросить отца. Но сама мысль о том, чтобы быть отлученным от посещения приемов, званых ужинов и вечеров, приводила меня в ужас. Ведь это было всем тем, что уже три года составляло мою жизнь. Я знал, что если лишусь этого, то проще будет сдохнуть. Лишь играясь с людьми, я мог жить - один на один с собой в огромном, пустующем замке… я не представлял свое дальнейшее существование столь безнадежным. Все оказалось до банальности просто - свет чтил традиции. Чтил их до такой степени, что если ты не вписывался в установленные рамки, тебя просто вежливо просили исчезнуть с горизонта. Не связанные до восемнадцати лет узами брака омега или альфа никому среди знати были неинтересны. Именно поэтому детей начинали водить на балы и приемы так рано. Как только заканчивались подростковые проявления изменений в организме, светские традиции отводили детям примерно три года на поиски будущего партнера. Конечно, не обязательно было играть свадьбу в столь юном возрасте, но наличие закрепленного договора на будущий союз по важности равнялся документу, свидетельствующему о том, что ты являешься лордом и богат. Исключения из традиций составляли разве что альфы, которые выбирали для себя военную карьеру - они имели право выбрать себе супруга по окончанию срока службы. Были также отдельные случаи, связанные со смертью одного из супругов или с шатким здоровьем ребенка, позволяющие заключить союз повторно или отдалить сроки свадьбы, однако, таких случаев на поверку были единицы. Все это отец, брызжа слюной и размахивая руками, выложил передо мной как на блюдечке. Я впервые слушал его чересчур внимательно и впервые осознавал, что пути назад уже нет и быть не может. Я не собирался унижаться и просить кого-то из еще не окольцованных альф повести меня под венец. И я также знал, что никто не попросит моей руки за тот малый промежуток времени, что был мне отпущен до дня рождения. Легенды обо мне уже давно гуляли среди владений лордов, поэтому даже те дети, которые еще только готовились к первому выходу в свет, были заранее предупреждены о том, чтобы не иметь со мной никаких дел. Более того - я вовсе не собирался меняться на потеху этим знатным выродкам. Я лишь сжал зубы и твердо решил, что на своих последних балах буду выглядеть так, что все омеги удавятся от зависти, а их породистые альфы обкончаются при одном только взгляде в мою сторону. То, что многие меня вожделели, несмотря на мой бойкий язычок, было негласным фактом. Это должен был быть мой последний вечер. Я долго готовился к нему, запретив себе поддаваться эмоциям и реветь, словно малое дитя. У меня еще будет на это время. Много времени. А сейчас мне стоило позаботиться о костюме. Я стоял перед большим зеркалом, методично расчесывал свои длинные, огненные прядки волос и думал, какую цветовую гамму мне выбрать в честь финального приема. В просторном шкафу меня ждало несколько сшитых на заказ одеяний, но я до сих пор не определился. Красный был моим любимым цветом, и именно поэтому совершенно не подходил для сегодняшнего события. Я хотел оставить запоминающийся след, добавить последний мазок на чудесную картину, запечатлевшую мою скоротечную светскую жизнь. Я знал, что обо мне довольно быстро забудут и вовсе не тешил себя мыслью, что память о моем вызывающем поведении надолго отложится в чьих-то куриных мозгах. Но я отчаянно хотел сиять. Может быть… желтый? Под цвет глаз. Ослепительный, яркий, совершенно неуместный среди строгих белых и черных вечерних нарядов. Да, пусть будет желтый. Как солнышко. Тонкая ткань кофты послушно скользнула на плечи, оставив плечи и шею открытыми для чужих взглядов. Рукавов тоже не было - кофта держалась исключительно на лямках, обнажая идеальную, гладкую, бледноватую кожу. Заканчивалась она в районе талии, оставляя косточки выпирающих бедер подпитывать любопытные взгляды. На шею я повесил золотые цепочки, на запястье - браслеты, ногти не преминул выкрасить в алый цвет. Брюки я всегда носил только те, что сидели низко на поясе и плотно облегали ягодицы. Многие шептались за моей спиной, что для омеги моя фигура была несколько тяжеловата - сложена скорее как у юного альфы, но в этом и состояла моя изюминка. А еще во мне не было ни грамма жира - не то что в этих одомашненных тупицах, только и беспокоящихся о том, как бы выносить будущему мужу чадо и едва ли умеющих за собой следить. Неудивительно, что к сорока годам альфы на каждом углу начинали шептаться либо о том, что они присмотрели себе славную деревенскую шлюшку, либо о том, что у них уже не встает. К сорока годам там уже вставать-то не на что! Красные сапоги до колен с красивой шнуровкой прекрасно сочетались с моими распущенными, роскошными волосами, в ушах блестели золотые серьги-капельки с вкраплениями жадеита. Перед тем как выехать из замка - внизу меня уже ждала запряженная карета - я облачился в воздушную накидку-плащ, крепившуюся специальными заколками к лямкам кофты. Прозрачная ткань струилась до самой земли, обволакивала спину в объятия высокого и широкого ворота, выгибалась в такт моим шагам, нисколько не стесняя моих движений. Я был готов. Пламя летнего заката мягко окутывало землю, пока открытая карета тряслась в направлении замка, в котором нынче устраивала прием одна из знатных семей. Кучер нервно оборачивался всякий раз, как колесо попадало в притаившуюся на дороге ямку, но сегодня я не собирался тратить силы на то, чтобы своими гневными воплями напомнить ему о том, что везет он отнюдь не мешок с картошкой, а знатного лорда. Прислуга меня не любила, но перечить мне не смел никто. Пожалуй, они еще помнили, как как-то раз я добился того, чтобы одного из молоденьких стражников нещадно выпороли на виду у близлежащей деревни - похотливая альфа-тварь возомнила о себе невесть что и дерзнула подмигнуть мне с весьма непристойным намеком. Уже поднимаясь по парадным ступеням главной лестницы, выпрямив плечи и дерзко задрав подбородок, я вдруг понял, что что-то было не так. Обычно на меня тут же обращали внимание и принимались шептаться - тогда я сразу мог ехидно усмехнуться и впериться надменным взглядом в невежественных сплетников, но сейчас гости возбужденно и громко переговаривались, стремясь поскорее добраться до входа. Нет, меня все же рассматривали исподтишка, кривили носы от чересчур броского наряда, но минуту спустя возвращались к своим разговорам и забывали о моем существовании. Такое уже бывало, но редко. Чаще это происходило, когда на званом вечере появлялось новое лицо - новоиспеченный лорд, внезапно одаренный вниманием королевской семьи, долго отсутствовавший по делам сосед, либо же вернувшийся с северных границ, где последние двадцать лет полыхала война, очередной неотесанный вояка. Я почувствовал, как земля ускользает из-под ног. Как такое могло произойти? Мой последний вечер был безнадежно испорчен. Ярость прокатилась по венам, заставив меня сжать кулаки, впиться ногтями в собственную кожу. Я поклялся себе, что, кто бы ни оказался тем подлецом, посмевшим появиться столь не вовремя, я обязательно ему отомщу. Пусть сегодня меня не замечают, пусть ни во что не ставят, но уж он-то точно запомнит. Бальная зала была переполнена гостями и напоминала собой настоящий муравейник. Музыка едва ли выделялась на фоне громких возгласов и заливистого смеха. Прислуга в волнении сновала между сдвинутыми к дальней стене столами, пополняя кувшины с водой и питьем, заменяя опустевшие бутылки вина на новые. На глаза то и дело попадались омеги, все же дерзнувшие отказаться от традиционной черно-белой гаммы нарядов и примерить на себя темно-синие и теплые бежевые оттенки тканей. Конечно, на общем фоне мой желтый все еще выделялся, но производил не столь броское впечатление. От нагрянувшей досады мне захотелось разбить бокал. Я покружил по залу в гордом одиночестве, прислушиваясь к чужим беседам в надежде понять, что же послужило причиной такому большому скоплению знатных господ. Среди гостей мелькали даже высокие чины и престарелые замужние пары, в обычный день редко имеющие возможность оторваться от важных дел и выбраться из своих шикарных замков. Я не ожидал так быстро натолкнуться на отца, но пестрая толпа неожиданно вывела меня в один из укромных уголков помещения, скрытого в тени мраморных колонн, где были расположены удобные диваны и кресла. Отец угрюмо восседал на одном из них и топил свой будущий позор в вине. Я сморщил нос, собираясь продолжить свое путешествие, но его хриплый голос меня остановил. - Война на северных границах закончилась. В начале недели в столице подписали мирный договор, - усталый взгляд равнодушно скользнул по моему наряду, и отец прикрыл глаза, откинув голову на обитую черной кожей спинку кресла, - Нынешний бал решили устроить в честь возвращения и добровольной отставки главнокомандующего, так что, увы, но сегодня никому до тебя дела не будет. Прошу, не позорь меня хотя бы в последний раз. - Ты и сам прекрасно себя позоришь, сидя тут и напиваясь как свинья, - зашипел я, дернул плечом и скользнул обратно в толпу. Никакой радости от встречи с отцом я не испытал - обычно во время балов мы старались избегать друг друга. Светское общество находилось под ошибочным впечатлением, что мой отец до сих пор упивался горем после потери мужа, вследствие чего не имел никаких сил для того, чтобы обуздать мой дикий нрав. Лично я искренне считал отца бестолковым пьянчужкой и холодной, эгоистичной скотиной. Он мог бы поддержать меня тогда, когда я в этом нуждался, но любовь к хмелю прочно поселилась в его голове. Хорошо еще, что не пристрастился к азартным играм, иначе наше немаленькое благосостояние могло бы пойти коту под хвост. Короткая перепалка с отцом вконец испортила мое настроение. Пробираясь среди возбужденных гостей, я намеренно задевал альф и омег плечами и локтями и вместо извинения ехидно улыбался. Возмущенные возгласы не поспевали вслед за мной, но внезапно толпа загудела, словно потревоженный улей, и я повернулся в ту сторону, куда было направлено внимание знати. У входа в зал стоял высокий, невзрачный альфа лет сорока. Растрепанные, чуть вьющиеся к концам поседевшие прядки коротких темно-пепельных волос не скрывали ушей. Серые спокойные глаза спокойно обвели зал и гостей. На совершенно обыкновенном лице выделялся разве что длинный шрам, спускающийся с левого виска на щеку. Широкие губы, нос с едва заметной горбинкой, морщинки у глаз, свидетельствующие о немолодом возрасте. В мужчине не было ничего особо примечательного, хоть он и был ладно сложен. Лишь потом мой взгляд упал на его серый костюм, и я в любопытстве вытянул шею. Медалей, прицепленных к мундиру на его груди, было чересчур много для обычного офицера. К поясу, обхватывающему бедра, крепились ножны с двумя мечами, а с широких плеч струился явно недешевый плащ с серой подкладкой и серебряной внешней стороной, на которой белыми драгоценными камнями был красиво вышит раскинувший крылья ястреб - традиционный символ армии Королевства. И, правда, позволить себе такую роскошь мог, пожалуй, разве что главнокомандующий войсками в отставке. Я фыркнул, быстро теряя интерес. Очередной самоуверенный альфа готовился влиться в местное общество. А уж если принять в расчет отсутствие кольца на пальце - кажется, в течение следующих нескольких недель омеги будут из кожи вон лезть, чтобы забраться к нему в штаны. Смотреть на это было также забавно, сколь и тошнотворно. Впрочем, я этого, конечно, уже не увижу. Проклятый вояка! Неужто нельзя было явить свой скучный лик на день позже?! Время текло неторопливо. Сладкое вино в высоком бокале красиво переливалось бликами света. Я сделал небольшой глоток, осматривая танцующую толпу. По правде говоря, я любил танцевать, пусть партнеры и шарахались от меня как от чумного. Но сейчас вокруг было слишком много людей. В таких случаях для меня оставалось лишь одно интересное занятие - докучать своей ослепительной персоной самоуверенной компании беседующих альф. Я покрутил головой в поисках знакомых лиц. Первым в поле зрения попал лорд Генри Хэйл - многоуважаемый владелец соседствующего с нашим имения. Как всегда, его окружала тупоголовая свита дружков. Я поправил упавшие на лицо прядки, улыбнулся и направился прямиком в тот угол, в котором они восседали. Хорошо, что отец расположился на другой стороне зала, иначе он мог бы попытаться преградить мне путь, хотя из-за невозможности устроить сцену посреди приема у него все равно редко когда получалось меня остановить. - Добрый вечер, господа! - я никогда не забывал про вежливость. Даже если нагло врывался в сборище людей, которое меня не ждало. Слова - это оружие. Умение выстроить слова так, чтобы унизить и не скатиться при этом до бранных реплик - это почти всегда победа. Я усмехнулся, прислоняясь боком к спинке одного из кресел, изящно выставив одно бедро вперед. Садиться рядом с альфами я не собирался: во-первых, потому что меня не приглашали, а во-вторых, это давало мне психологическое преимущество над собеседниками. Редко когда я встречал альф ниже меня ростом, хотя сам я был далеко не миниатюрным, в отличие от многих омег. Поэтому приходилось искать выгоду даже в таких глупых, казалось бы, мелочах. С переменившихся разом лиц альф можно было писать картину. Отвращение, раздражение, злость, презрение - один лишь Хэйл, будучи самым страшим и сдержанным из присутствующих, закатил глаза - я читал их всех как открытую книгу и упивался этим. Крайний альфа справа, лорд Дарэн - настоящий папенькин сынок, безвольный лизоблюд, способный только следовать приказам своего папашки. Примостившийся рядом с ним лорд Льюис - сволочной самец, любитель невинных омежек. Временами мне даже жаль его растолстевшего, беременного сейчас мужа - впрочем, это не мои проблемы. Лорд Вилфорд и лорд Бремэн - закадычные друзья, растерявшие свои мозги давным-давно в юношестве - хотя были ли у них вообще мозги, это до сих пор актуальный для меня вопрос. - Закари, я тебя умоляю, - вздохнул лорд Хэйл, предпринимая тщетную попытку меня отвадить, - Мы обсуждали прошлогодний доход от урожая в восточных землях. Едва ли интересующая тебя тема. - Лорд Риген, многоуважаемый лорд Хэйл, - тут же осек его я и широко улыбнулся, ощутив себя в своей стихии, - Урожай на востоке, говорите? Что ж, насколько я знаю, ввиду долгих весенних паводков в прошлом году, засев полей произошел довольно-таки поздновато, а перед самым сбором в конце лета нагрянули сильные дожди, что повлекло за собой потерю не менее одной третьей части урожая. Если вычесть из общей суммы ту часть, что предназначалась для кормления скота и пропитания деревень, думаю, доход в прошлом году вышел… не ахти. В нагрянувшей тишине тихий смех за моим плечом привел меня в удивление. Я неспешно обернулся. Облокотившись спиной на мраморную колонну и сложив руки на груди, передо мной возвышался тот самый альфа с полчищем медалей на груди. Вот черт, когда я подходил к расположившейся в креслах компании, я совершенно его не заметил. От досады захотелось прикусить губу, но я сдержался. Противников всегда нужно держать на виду. - Что в моих словах вы находите смешным, милорд? - вызывающе бросил я в сторону мужчины, заставив лорда Дарэна подавиться вином. Да, ни тон моего голоса, ни формулировка, ни тот факт, что я был незнаком с собеседником, не скрашивали моего вопроса, но я не собирался пасовать перед кем бы то ни было, даже перед главнокомандующим армии - тем более если он, по словам отца, уже ушел в отставку. - Лорд Олдвен, прошу, не сердитесь на мальчика, - взволнованно встрепенулся лорд Хэйл, чуть приподнявшись со своего кресла, - Боюсь, это его последний вечер в светских кругах, поэтому он испытывает острую необходимость дерзить в разговорах. - Последний? - в любопытстве склонил голову лорд Олдвен, пока я сжимал зубы и чертыхался, кидая злобные взгляды на придурка Хэйла. Как смел он так открыто начать обсуждать мою проблему? Вообще-то я всегда питал зачатки уважения к лорду Генри Хэйлу - единственному альфе, про которого не ходило никаких дурных слухов, который уже не первый год был счастлив в браке и являлся одним из наиболее успешных деятелей среди знати. В то время как остальные альфы прожигали доставшиеся по наследству деньги и кутили с деревенскими омегами, лорд Хэйл, по крайней мере, пытался привнести хоть какую-то пользу в жизнь своих подданных. Но в этот момент я понял, что все зачатки уважения к мужчине канули в никуда - пусть он всего лишь пытался усмирить возможный гнев альфы в ответ на мой выпад, разве я просил его о защите? - К сожалению, - усмехнулся лорд Льюис, бросая на меня взгляд, горящий настоящей похотью, - лорд Риген является ярым сторонником альфа-ненавистничества и уже третий год подряд всем своим видом дает нам понять, что не нуждается в спутнике жизни. А завтра ему исполняется восемнадцать. Все внутри меня кипело. Я знал, что лучше было сдержаться, но в итоге так и не смог. Злые слова рвались с губ, и я не стал им препятствовать. Я собирался высказать этим самодовольным выскочкам все, что я думал об их жалких душонках. Мне было нечего терять. В крайнем случае я мог вылететь из бального зала раньше, чем закончится вечер. - Вот именно, - громко заявил я, выпрямив спину и приковав к себе все взгляды, - Я не нуждаюсь ни в тупых, обделенных мозгами толстопузах, ни в слабохарактерных, папенькиных подхалимах, а уж тем более не нуждаюсь в ублюдках, которым лишь бы всунуть свой вялый член куда угодно, но только не в задницу собственного мужа! До этого момента я всегда держал себя в руках, не пересекая черту, за которой лежала откровенная грубость. Наверно, поэтому на лицах обычно, пусть и кое-как, но сдерживающихся альф, раньше мелькали лишь отголоски эмоций. Сейчас лишь Хэйл сидел расслаблено, накрыв лицо ладонью. От остальных альф я впервые ощутил самую настоящую угрозу. Они едва ли не рычали, приподнявшись с кресел и глядя на меня так, будто хотели порвать меня на куски. Я упрямо вздернул подбородок - все, что я сказал, было правдой, мне было нечего стыдиться. Громкий смех за спиной снова разорвал цепкую тишину. Я ощутил, как широкие, горячие ладони ложатся на мои плечи, чуть сминая прозрачную ткань ворота. Лорд Олдвен улыбался, в его серых глазах плясали чертята - я в растерянности поймал его взгляд. Его, что, совсем не задело мое заявление? - Бросьте, господа, с чего вдруг такие серьезные лица? - все еще смеялся альфа, удерживая меня за плечи, - Мальчику дико скучно, его никто не зовет танцевать, а это его последний вечер. Он хочет оставить о себе незабываемые воспоминания, а вы ведетесь на провокацию, словно, прошу простить мою грубость, стадо малолетних баранов. Лорд… Риген, прошу, окажите мне честь. Лорд Олдвен кивнул в сторону танцевальной части зала, подтолкнув меня сдвинуться с места. Я совершенно был не согласен с таким раскладом, но, по правде говоря, не желал и дальше оставаться в тошнотворной компании альф. К тому же, сумасшедшие взгляды омег, тут же заприметивших, в чьей компании я собирался провести пару вальсов, несказанно меня порадовали. Чтобы насолить им еще больше, как только мы скользнули в толпу танцующих людей, я прильнул к лорду Олдвену чуть ближе, чем полагается, и без тени смущения положил руку ему на плечо. Обычно незамужние омежки вечно тушевались, не зная, куда деть руки - наблюдая за такими сценами, я всегда обхохатывался до слез. - Вам стоит быть осторожней со словами, - несмотря на то, что лорд Олдвен по-прежнему мягко улыбался, голос его был серьезен, и я тут же фыркнул, но не успел ничего произнести в ответ - мужчина слишком быстро переменил тему, - Ох, прошу прощения, если наступлю на ногу, двадцать лет уже не танцевал. Вопреки своим словам, альфа двигался неплохо, почти не сбиваясь с шага. Я наслаждался тем, как в ярком свете ламп серебрился узор на его плаще, когда на резких поворотах легкая ткань взмывала вверх. Наверно, мы выглядели колоритно. Вихри несочетающихся желтых и серых цветов. Нас провожали возмущенными взглядами - конечно, лорд Олдвен вряд ли подозревал, насколько сильно я настроил против себя практически всех, кто присутствовал на балу, и что не стоило выбирать меня в качестве партнера для танца. Но я не сомневался в том, что его радостно запишут в ряды несведущих жертв моей коварности и тут же простят ему все возможные, совершенные в моей компании, грехи. Тем не менее, чем дольше мы танцевали, тем больше меня раздражало, как ножны с мечами задевали меня по бедру и как дурацкие медали цеплялись за ткань кофты. Я морщил нос каждый раз, как собственная полупрозрачная накидка чуть не попадала под тяжелые сапоги альфы. Не сдержавшись, на одном из поворотов, когда музыканты стали играть более спокойную мелодию, я опустил руку на пояс мужчины, чтобы чуть сдвинуть проклятые ножны вбок, из-за чего ненадолго отвлекся от танца. Соседняя с нами пара в порыве избежать столкновения со служкой, несущим поднос с бокалами, отступила нам навстречу. Лорд Олдвен прижал меня к себе чересчур близко, я невольно схватился за красивую рукоятку меча и вдруг ощутил, как стайка мурашек расползается от того места, где ладонь мужчины придерживала меня за талию. Это было настолько необычное и неожиданно приятное ощущение, что я на секунду потерял равновесие, оперся на рукоять меча и… пояс с ножнами, самовольно расстегнувшись, звонко ударился о мраморный пол в тишине как раз стихнувшей мелодии. Я резко отпрянул от альфы, парочка его колючих медалей, нежно возлюбивших мою кофту, решила, видимо, взбунтоваться и отправиться вместе со мной. На нас смотрели все - от мала до велика. Впервые я почувствовал, как краска стыда заливает щеки. Особенно когда какая-то тупая омега-тварь в толпе посмела громко шепнуть: «Что, папочка, Риген настолько отчаялся, что уже альф на балу раздевает?» Среди замерших людей отчетливо различалось зеленое лицо подоспевшего отца. Я заскрипел зубами, пытаясь отцепить проклятые медальки от пострадавшей кофты - действительно, глупая ситуация получилась. Впрочем, надо отдать должное Олдвену - рассмеявшись, он спокойно подобрал ножны с мечами с пола, закрепил пояс покрепче, а потом вдруг сделал шаг вперед и вместо того, чтобы забрать свои заслуженные награды обратно, непонятно зачем аккуратно подцепил их на край кофты - прямо поверх моего сердца. Я был настолько растерян, что не смог сопротивляться, и позволил Олдвену снова увлечь меня в танец, как только догадливые музыканты возобновили поток музыки. Я смотрел на альфу и хмурился - он вполне мог бросить меня посреди залы, и тогда мой последний вечер воистину оказался бы достоин звания наихудшего из вечеров. Но лорд Олдвен запросто свел впечатление от произошедшей случайности на нет - потихоньку недовольные зеваки расползались по парам и в группы, забывая о нелепом спектакле. Лорд Олдвен растягивал в улыбке губы каждый раз как ловил мои недовольные взгляды, но молчал. Мне хотелось поскорее закончить наш танец, так что когда мелодия наконец-то стихла, я резко вырвал свою руку из его ладони, крутанулся на каблуках и направился к отцу, который все это время прожигал меня взглядом. Олдвен не стал мне препятствовать и не остановил меня, чтобы забрать свои вычурные медали. Одна из них была в виде ястреба, сжимающего добычу в когтях, а вторая по силуэту напоминала ель - я понятия не имел, что они означают, но обе были сделаны из дорогого серебра. Я пожал плечами - если мужчине было все равно на свои награды за военные заслуги, то я совершенно серьезно собирался забрать эти медальки с собой и поставить их дома на каминную полку. Хоть что-то будет мне напоминать о завершающем мою светскую жизнь бальном вечере. Отец больно ухватил меня за локоть и потащил по направлению к своему укромному уголку. Я не сопротивлялся, мысль о том, что бал скоро подойдет к концу, меня угнетала. Я почувствовал, как усталость давит на плечи, послушно упал в кресло и уставился в пол. Отец был в ярости из-за танцевального представления, брюзжал слюной, читал мне нотации, не уставая повторять по десять раз о том, каким неблагодарным щенком я вырос. Мне было все равно. Люди вокруг веселились и оживленно болтали. Омеги краснели, пыхтели, взволнованно поправляли наряды, пытаясь привлечь внимание понравившихся альф. Альфы чинно расхаживали по зале, открыто рассматривали омег, подливали вина в бокалы, красовались друг перед другом своими безголовыми мужьями и рьяно спорили, стремясь доказать собеседнику свою правоту. Я никогда не считал себя частью этого мира, даже всячески презирал подобные мысли, но сейчас как никогда ощутил боль одиночества и зависти. Они придут в этот зал снова, будут пить и танцевать, вести пустые беседы, а я… Я навсегда буду заперт в стенах замка в компании скучной прислуги. Но ведь я сам выбрал этот путь, разве нет? - Лорд Риген, можно вас на минутку? Лорд Олдвен желает с вами переговорить с глазу на глаз, - я вздернул подбородок, но незаметно подошедший к нам служка обращался к моему отцу. Отец смешно замер от удивления, крякнул и быстро засеменил ногами вслед за позвавшим его юношей. Я проводил их недоуменным взглядом, совершенно не имея понятия, что Олдвену могло понадобиться от моего тошнотворного папаши. Впрочем, не исключал того факта, что они могли быть знакомы до той поры, как альфа отправился на службу. По крайней мере, это единственное объяснение, которое я смог придумать. Вечер действительно подходил к концу. Гости еще не расходились, но танцующих стало гораздо меньше, а количество желающих занять удобные диваны и кресла увеличилось. Казалось, даже музыка стала играть тише. Я уговаривал себя подняться и пойти напоследок покружить по залу, но боялся признаться себе в том, что это будет в последний раз. Я сцепил вдруг дрогнувшие руки в замок. Я не хотел. Отчаянно не хотел ставить на себе крест. Запыхавшийся отец вдруг перегородил мне дорогу. Его трясло словно с похмелья, он грубо схватил меня за локоть, толкнул обратно в объятия кресла и встал за моей спиной, вонзив свои пухлые пальцы еще сильнее в мое плечо. Как будто испугался, что я немедленно сбегу. Склонившись и по-прежнему задыхаясь, он зашипел мне на ухо, прежде чем выпрямиться по стойке смирно: - Это твой последний шанс. Что? Что это значило? Я не успел его спросить. Лорд Олдвен возник передо мной, словно ниоткуда. Мягко улыбаясь, альфа опустился передо мной на одно колено и осторожно взял мою ладонь в свою. Я не вырвал ее обратно лишь потому, что это было слишком похоже на… на… нет, этого просто быть не могло. С чего бы? Мы знали друг друга пол вечера, практически не разговаривали, лишь разделили между собой пару танцев и позорную, абсурдную нелепость, к тому же чертов Льюис уже успел просветить его о моем неизменном презрении к альфам. Но вот широкие губы разомкнулись и твердый голос мужчины не оставил никаких сомнений в его намерениях. - Лорд Риген, возможно, это покажется вам возмутительным и необдуманным предложением, но, с позволения вашего уважаемого отца, я все же дерзну его озвучить. Я прошу вашей руки. Серые глаза внимательно следили за моим лицом в ожидании какой бы то ни было эмоции. Напрасно. Кроме откровенного шока, я не чувствовал ровным счетом ничего. Опомнился я не сразу, но минуту спустя все же дернул плечом, вырываясь из хватки отца, и поднялся на ноги, отступив от Олдвена на пару шагов. Я не сомневался в том, что все происходящее было настоящим фарсом. Возможно, отец и Олдвен заключили какую-то сделку, ведь они долго разговаривали наедине. Злые слова застревали в горле, надо было отказать мужчине, но мое возмущение было так велико, что я мог только хватать губами воздух. Лорд Олдвен быстро поднялся с колена и ухватил меня за запястье - мы стояли в тени колонны, отсюда нас мало кто мог видеть, поэтому альфа вдруг позволил себе подступить ко мне ближе и чуть склониться к моему уху. В нотках его голоса не звучало ни просьбы, ни влюбленности, ни похоти, ни расчета, ни увещеваний - он просто абсолютно серьезно сказал мне: - Не дури. Грудь больно сжало. Я ненавидел это. Я ненавидел свою природу. Я ненавидел это проклятое высшее сословие. Я ненавидел себя за то, что я омега. Я прикусил губу так, что ощутил привкус собственной крови. Я ненавидел все это, но я не смог бы выжить в одиночестве, а, значит, придется принять правила игры. Это было жестоким боем - боем, который я должен был проиграть для того, чтобы продолжить войну. Я никогда не смог бы сказать да. Я едва сдерживал злые слезы, но не мог не думать о том, что стояло на кону. Это и правда был мой последний шанс. Я вымученно кивнул - отец со стоном упал на колени и уткнулся лицом в кресло - но Олдвену было достаточно и этого еле заметного движения, чтобы отдать сигнал тут же сорвавшемуся с места слуге. Ах, да, традиционный танец альфы и омеги, собирающихся вступить в союз. Эдакое публичное заявление о грядущем венчании или же свадьбе. Когда двое танцуют на глазах у всех гостей под особенную мелодию. Мне предстояло пройти через это прямо сейчас, а я совсем не чувствовал в себе сил. Но музыка неизбежно стихла, зазвучали знакомые плавные ноты торжественной мелодии, люди заулыбались, расступаясь, освобождая центр зала, шепотом переговариваясь, кто же сегодня попал в ряды будущих счастливчиков. Я едва не споткнулся, но лорд Олдвен крепко ухватил меня за ладонь и неторопливо повел вперед. Мне бы задрать нос и ехидно улыбнуться замершей толпе, но я не мог заставить себя оторвать глаза от пола. Я проиграл. Сегодня. Здесь. Сейчас. Возгласы удивления, раздражения, неверия, нервные смешки, слезы разочарованных омежек, переливы громкой музыки - все прошло мимо моего внимания. Только понимающий, тяжелый взгляд Олдвена, только тепло его уверенной руки, которая вела в танце нас обоих, помогли мне не сбиться с ритма. Но это едва ли служило мне утешением. Я проиграл. Сегодня, здесь и сейчас. Я проиграл этому альфе.
Название: Две тысячи лет Автор:Nebiru Фандом: Блич Пейринг: Кьораку/Укитаке Рейтинг: R Жанр: драббл, ангст/романс Дисклеймер: все не мое, кроме набора слов. Прим.: автор начитался манги, решил излить некие сомнительные эмоции в драббл. Конец безбожно слит, ну да фиг с ним. Не печальку же писать. 07.04.15
читать дальшеСтарик молчалив. Неспешно помешивает перевернутой ложечкой сахар в неприглядной чаше, наполненной горячим чаем. Что чай, что сахар, что эта чересчур неуместная ложка - блажь, пришедшая неведомым образом из Генсея. И это первый раз на твоей памяти, когда Генрюсай позволяет себе подобные вольности. Нет, может быть, за закрытыми дверьми его личных покоев это привычная картина, но сейчас, в тишине затопленного мраком кабинета, то, как старик сидит, сгорбившись и устало наблюдая за дрожью, гуляющей по поверхности кипятка, заставляет тебя передернуть затекшими плечами. - Я бы хотел, чтобы это был ты, - вдруг говорит Генрюсай, поднимая на тебя тяжелый взгляд. Ежишься, сцепляя вдруг похолодевшие ладони в замок. Чувство вины хлещет через край, но ты уже слишком стар, чтобы идти у него на поводу. Поэтому только прячешь глаза, рассеянно разглядывая, как край собственного белого хаори выгибается, поддаваясь налетевшему игривому сквозняку. - Я бы хотел, чтобы это был ты, - укоризненно и чуть громче повторяет Генрюсай, резко отставляя от себя чашу, а затем замирает, делает глубокий вдох, поднимаясь с колен, и разочарованно отворачивается, - Но ты уже все решил. Молча киваешь. Ненужные слова застревают где-то во внезапно охрипшем горле. Ты не произнесешь их. Твой выбор был сделан уже давно, и он вполне осознан. Две тысячи лет многому учат. Две тысячи лет способны многое подарить. Тебе не на что жаловаться. Подарки судьбы никогда не даются просто так. И ты всегда был готов сделать ответное подношение. Старик угрюм, не цедит больше ни слова. Ты подчиняешься. Уходишь, замешкавшись на пороге на секунду дольше, чем положено. В небе ярко светит солнце, лаская собой белоснежные постройки. Выходишь ему навстречу, оставляя за спиной груз неласковой темноты. Ты еще не знаешь, что это ваша последняя беседа.
***
Шунсуй холоден. Вы ни разу не говорили о твоем решении, но ты знаешь, что он уже давно прочел тебя, как открытую книгу. И ни разу не высказался, не запретил, не устроил скандала, и от этого на душе тепло. Нет, правда. С ним всегда тепло. В горе ли, в радости или в самый обычный скучный день. Шунсуй всегда поймет и примет. Так было всегда. Но он холоден. Улыбка сочится ядом, пальцы, зарывшиеся в твои прядки, так жестоко запрокидывают твою голову назад. Резкие движения бедер не приносят наслаждения. Только отголоски боли. У вас бывало по-всякому. Но не так. Тебе кажется, что это обида, что это ненависть, но ты, обхватывая его плечи руками, думаешь о том, что в конечном итоге примешь все. Две тысячи лет - это не шутки. - Скоро, - говорит Шунсуй, лежа рядом с тобой и глядя в потолок. Его широкая ладонь скользит по собственным взъерошенным, взмокшим на лбу волосам, приглаживая надоедливые кудри. Ты чуть улыбаешься, тянешься ему навстречу, но он отталкивает твои жадные пальцы, отворачивается от тебя на бок. Все в порядке. Это не страшно. Просто холодно. Очень. Сон не приходит. Ночь ленится стягивать с небосклона звездную пелену. Ночь нежится в нагрянувшей пронзительной тишине. Ночь никогда еще не была такой длинной. Тяжесть в груди опасно шевелится - нет тех прикосновений, что убаюкали бы ее. Ты дрожишь, напоминая себе о том, что две тысячи лет - этого вполне достаточно. Ведь так, ведь так? Шунсуй не будит тебя с утра, как раньше. Ты и не спишь, впиваешься скрюченными пальцами в смятую простыню. Заметит или нет - в конце концов, не так уж и важно. Шорох одежды раздается бесконечно долго. Шунсуй проходится по комнате, расправляет свое излюбленное кимоно. Ты не ждешь от него каких-либо слов, но сегодня Шунсуй холоден и баснословно жесток. - Ты любишь ее больше, чем меня. Он уходит. Ты чувствуешь. Это была ваша последняя ночь.
***
Боль - это пустяки. Правда. Даже если каждая клеточка истерзанного тела воет от желания, чтобы эта пытка, наконец, завершилась. Кашлять, глотая собственную кровь, пожалуй, неприятно, но это не обременяет тебя. Хуже, когда сознание начинает ускользать за грань. Ты хотел бы видеть конец. Это твоя последняя воля. Шунсуй невозмутим. Он возвышается над тобой словно скала. Волны непонятного тебе возмущения разбиваются о нее, поскуливая, обрушиваются обратно в море. В его взгляде полыхает сталь. Скользя на грани, ты не можешь понять, что происходит, но ощущаешь ворох чужих мыслей, агрессию, отчаянье. Однако свет единственного маяка среди бушующего шторма ослепляет, повергая всколыхнувшиеся крики в тишину. Да, вот так. Молчите, шавки. Молчите, пока молоко на губах не обсохнет. Он не смотрит на тебя. На то, что от тебя осталось. И ты благодарен ему за это. Ведь ты еще не видел его таким. Шунсуй не холоден. Он мертв. За его спиной Сейрейтей, за его спиной капитаны, за его спиной рушатся миры, за его спиной идет бой - не на жизнь, а на смерть - и он тоже будет биться до последнего вздоха, до стертых пальцев, до искусанных губ, до кровавой пенки на губах. Он еще поживет. Но для тебя он умер. Но ведь ты этого хотел, не так ли? Когда делал свой выбор, оставляя его ни с чем. Что же ты не рыдаешь теперь от счастья, стоя одной ногой в могиле? Ведь все пошло именно так, как ты хотел. Все сбылось. Ты ждал этого две тысячи лет, так почему, черт подери тебе сейчас так больно? Чьи-то руки опускают тебя на землю. Им надо идти, идти вперед. Им некогда возиться с разбитой куклой покалеченного солдатика. Это ничего, не страшно, ты просто полежишь вот так, подождешь. Конец уже близок. Яркая ткань кимоно на секунду мелькает перед глазами. Нет, он и не посмотрит на тебя, бессмысленно надеяться. И это к лучшему. - Лжец, - кидает тебе напоследок Шунсуй, и ты хочешь задохнуться, но оказывается, что матушка-смерть редко благосклонна к своим долгожданным подданным. Придется подождать приема. Две тысячи лет всплывают в памяти. Улыбки, боль, улыбки, тепло, боль. И вот вдруг разорван круг. Ты доволен? Да. Ты доволен? Да. Ты доволен? …холодно.
***
Ты давно проснулся. С наслаждением вдыхаешь свежий воздух, залетающий в приоткрытое окошко. Еще никогда тебе не дышалось так легко. Смотришь на собственные ладони, опираясь на гору подушек за спиной, сжимаешь и разжимаешь пальцы. Как же хорошо ощущать себя живым. Укол вины заставляет тебя дернуться и повернуть голову. Шунсуй спит, забравшись с ногами на подоконник. Словно мальчишка. Улыбаешься, но улыбка слишком быстро покидает твое бледное лицо. Слишком много стало седых прядок среди неряшливого полчища кудрей. И ты знаешь, что по большей части это твоя вина. Две тысячи лет и ты считал себя таким мудрым. Таким гордым и честным и правильным. И все для того, чтобы в самый последний момент вдруг ощутить, что не хочешь, чтобы эти две тысячи лет исчезли в никуда. Для того чтобы, когда все закончилось и ты впервые очнулся, Шунсуй, не стесняясь выражений, орал на тебя до хрипоты, глотая слезы: - Честь? Достоинство? Гордость? Да пошел ты в задницу со своей честью, гребаный идиот! Ненавижу, ненавижу тебя. Ненавижу тебя, Джуу. Ты хоть понимаешь, чего мне эта твоя блядская решимость стоила? Ты понимал, а, может, и нет. Но никто и не думал, что ты выживешь. И Шунсую пришлось собирать себя по кусочкам, пока ты валялся при смерти. Чтобы расклеиться в ту самую секунду, когда ты открыл глаза. - Прости, - было пустым словом. Такое нельзя было ни простить, ни забыть. Ты готов был заплатить цену, когда Шунсуй тебе ее назвал. И, если уж быть честным с самим собой, ты не жалел, что согласился. Да, ты теперь не капитан. Просто обычная душа, заблудшая в хоромы главнокомандующего и оставшаяся здесь навсегда. Но разве есть в этом мире большее счастье, чем просыпаться поутру, чувствуя как Шунсуй покрывает твое лицо поцелуями? Если оно и впрямь существует, ты о таком не ведаешь. Нет, ты не капитан. Но твои две тысячи лет продолжаются, и ты надеешься, что они не закончатся никогда.
Они испугались моего праведного гнева и дали горячую воду. Окда, а то что я весь день на работе пугала всех кого ни попадя, в том числе финансового директора и генерального директора, ужасным шухером на башке, эт норм, да?
Заснула на работе, очнулась оттого, что бошка бессильно упала на грудь, и йа прикусила собственный язык. хД Вот не надо было смотреть Токийского Гуля до 4 утра. Точно не надо было. тык-тык Заверните мне пож этого старого психа.